Юность Барона. [3 книги]

— Хорошо, Халилов, через минуту заводи.

Сомов встал из-за стола и, деликатно подавив зевок, потянулся всеми конечностями.

— Мой кабинет в вашем распоряжении, товарищ генерал. Общайтесь, сколько нужно. А я покамест до кухни прогуляюсь, проконтролирую процесс. Опять же — ваших людей надо по-человечески разместить. Если какая нехорошая запутка в ходе разговора образуется — Халилов за дверью.

— Думаю, не образуется. Но, в любом случае, спасибо, Петр Лукьяныч. Лишний раз простите за хлопоты доставленные. Мало того что без предупреждения завалились, так еще и ночью.

— Ай, бросьте! Никаких проблем. В нашей дыре любым гостям рад будешь. А уж тем, которые по своей воле явились, — вдвойне.

С этими словами Сомов покинул кабинет, а несколько секунд спустя в него вошел немало удивленный ночной побудкой и вызовом к куму Барон.

— Ну… здравствуй, Юра.

— Владимир Николаевич?! Вот уж удивил так удивил! Здорова!

Оба порывисто шагнули навстречу друг другу, крепко, по-мужски обнялись.

— Для этих стен ты очень даже неплохо выглядишь, Юрка Барон.

— Так ведь не стены красят человека, а человек — стены. Какими судьбами, товарищ генерал?

— Да вот, катался на совещание в Сыктывкар. Обратный самолет завтра в полдень, и, зная, что ты рядышком, решил воспользоваться случаем. Надеюсь, ты не шибко против? Что я тебя посреди ночи поднять распорядился?

— Какое там против?! Двумя клешнями за. Рад тебя видеть, Владимир Николаевич!

— Ой ли?

— Без "ой". Здесь вообще каждое, мало-мальски человеческое лицо на вес золота.

— Неужто и в самом деле все так запущено?

— Еще хуже. Ночью по бараку по нужде пойдешь, на спящие лица посмотришь — мама дорогая! Это же не лица, это — ХАРИ! Они же невиновные все, поголовно. Потому — разве может быть виновной скотина безмозглая?!. А тут на тебе: какая-никакая, а родная физиономия. Даром что чекистская.

— Ты это сейчас дерзишь или брюзжишь?

— Ни то ни другое. Всего лишь неуклюже пытаюсь скрыть волнительное смущение. Или смущенную взволнованность. Присядем, покурим?

— Присядем. Только я свои уже откурил.

— Что так?

— Мотор сбоить начал. Что, в принципе, логично. Как любил говорить старик Гиль, уже не на ярмарку — с ярмарки едем.

— Как он там? — продувая папиросу, поинтересовался Барон. — Шуршит еще старый большевик?

— КАК? А ты разве не в курсе? Казимирыч умер.

— Когда?!

— 5 января этого года. Странно, что ты не… Во всех центральных газетах некролог печатали.

— А мы здесь, Владимир Николаевич, газеты читать не успеваем — слишком уж быстро по клозетам разлетаются. Э-эх, дед Степан… сколько ему на круг было-то?

— Семьдесят семь.

— Учитывая, как его жизнь кидала и била, это еще по-божески.

— Эт точно.

Кудрявцев открыл портфель, достал чекушку.

— Давай помянем старика.

Осмотревшись и не углядев в чужом кабинете ножа и пустых стаканов, он мастерски, зубами, откусил пробку, сделал большой глоток из горлышка и передал бутылку Юре.

— Земля пухом, — отозвался Барон, ответно прикладываясь.

— К слову, все свои невеликие сбережения Казимирыч отписал тебе с сестрой.

— Мне ничего не нужно. Так что, будет такая возможность, переведи всё на Ольгу. — Потускнев лицом, Барон сделал еще один глоток. — Ох, Олька-Олька… Еще одна светлая и невинная душа на моей совести.

— Брось! Уж в случае с Ольгой ты ни в чем не виноват. Видать, судьба такая.

— Угу. Универсальное определение собственной никчемности, а то и подлости — "судьба такая". Вот ты, Владимир Николаевич, умный. Скажи, почему одним судьба дарит, а другим — лишь одалживает?

— Тоже мне, сыскал умника. Генералу голова не для ума дана, а чтоб папаху носить.

Барон вопросительно покосился на чекушку:

— Я допью?

— Сделай такое одолжение. Кстати, к Ольге я заезжал относительно недавно, осенью прошлого года.

— Да ладно?!.. И как она там?

— Врать не буду. Не очень.

— …Ну, давай, гость дорогой, добивай, чего уж там.

— Появился у нее о позапрошлом годе молодой человек. Красивый, спортивный, видный общественник и все такое прочее. Я так понимаю, втрескалась в него Ольга по уши. Что для нее, несомненно, только на пользу. Потому как после смерти приемной матери очень уж крепко она в себе замкнулась, словно бы окончательно интерес к жизни потеряла. А тут — романтические ухаживания, букеты-конфеты…

— Ну? И что дальше?

— А дальше — обычная, увы, история. Как только сей общественник узнал, что Ольга беременна, тут же и сдристнул: не только из ее жизни, но и, на всякий случай, из Перми.

— Выйду, найду и порву падлу! — Барон непроизвольно сжал кулаки.

— Ольга решила оставить ребенка. В коем желании я, опять-таки, очень хорошо ее понимаю. Но на четвертом месяце, когда она работала на объекте, у нее закружилась голова, и она упала с лесов… В общем, ребенка потеряла. Врачи сообщили, что падение с высоты, безусловно, сыграло свою роль, но на самом деле у Ольги, оказывается, какие-то проблемы по женской части. Похоже, организму аукнулась блокадная зима 41—42-го.

— И что? С этим теперь ничего нельзя поделать?

— Я наводил справки. Вроде как на Западе такие вещи научились делать. Но у нас еще нет.

— А в Швеции? — неожиданно уточнил Барон.