Юность Барона. [3 книги]

— А что вчера такое было́ с обувным? — искренне удивился Вавила.

— Как, ты не в курсе? Обули директора. Сообразно профессии.

— Дела-аа! Не, врать не буду, не слыхал.

— Вот те раз. Интересно, и за что же я все это время плачу тебе такие финансы?

— Был и б финансы, а то… Слезы. Даже на закуску не хватает.

— Не пробовал пересмотреть приоритеты?

— Как это?

— Сперва закусывай, а на сдачу выпивай? Оно и для здоровья пользительней… Кстати, Барон этот — кто таков? Какой масти?

— Из молодых, но по всему видать, в авторитете.

— В смысле — в законе?

— Если и нет, то где-то близко.

— С чего такие выводы?

— Хрящ абы с кем работать не станет, — рассудил как-то уж шибко рассудительный нонче агент. — Да еще вторым номером.

— Тоже верно. Вот что, Вавила, ты мне за этого дворянина поузнавай. Потому как… нам здесь новых авторитетов не нужно. Старых не знаем куда складывать.

— Хлопотно может статься, начальник.

— Что так?

— Уж больно суров мужик.

— Не ссы. Твоя милиция тебя бережет.

— Вот это как раз меня и тревожит, — кисло отозвался Вавила.

— "Не тревожься ты, самая близкая, // И не прячь от меня седины, // Ту любовь, что зажгла первой искрою, // Не зальёт половодье весны…"[28]

Как-то неожиданно и вдруг начался дождик. Мелкий, въедливый. Казалось, он даже не падал, а просто висел в воздухе.

— Глумишься, начальник?

— Отнюдь. Просто люблю хорошую эстрадную песню. Слушай, все хотел у тебя спросить: а почему Зойку Графиней кличут? На особу голубых кровей эта шмара всяко не тянет?

— Ее пару лет назад хахель очередной, по пьяни, в пивной на Гороховой графином по башке отоварил. Оттуда и пошло.

— Велик и могуч русский язык! Было бы забавно, кабы выяснилось, что и Барона этого оприходовали в той же пивной, но — барометром. Ладно, как говорят в тюрьмах: свидание окончено.

— Типун тебе!

Я поднялся с лавочки и рефлекторно потянулся, разминая конечности. Защищаясь от небесной сырости, поднял воротник.

— Благодарю за службу, дружище. Продолжай в том же духе.

— Э-эээ, начальник! — встревожился Вавила. — А на здоровье поправить?

— Газеты надо читать! — напутствовал я агента и двинулся в сторону площади Труда. Оставив на свежевыкрашенной скамейке позавчерашний опять-таки "Труд", промеж страниц которого помещалась трехрублевая купюра…

…Направляясь к трамвайной остановке, я размышлял о том, что поведанная Вавилой информация за Графиню этих денег, безусловно, стоит.

Другое дело, прознай моя Светка о том, какое количество рублей и трешек с завидным постоянством утекает из семейного бюджета на поправку здоровья таким вот упырям, у-уу! Боюсь, массовых жертв и разрушений не избежать.

Кстати, кто-то из наших сотрудников рассказывал, что на Западе, у ихних полицейских, якобы существуют специальные, неподотчетные денежные фонды для выплат осведомителям. Нам бы такой денежный карт-бланш, уж мы бы… Пускай и не к Октябрьским, но за пару-тройку лет ленинградские авгиевы конюшни подразгребли бы.

Ладно, все это из области безумных фантазий[29]. Но вот Графиня — направление вполне себе реальное и перспективное. А значит… А значит, в самое ближайшее время, грамотно обставившись, следует нанести ей частный визит.

Но и Бароном, невесть откуда нарисовавшимся, пожалуй, стоит заняться. Очень уж "вовремя" они с Хрящом свой банкет проставочный упромыслили. Аккурат после двух серьезных квартирных краж. А ведь там исключительно грамотная, надо признать, проделана работа. Сам Хрящ, в одиночку, такие обносы не поставит — не его масштаб. Здесь рука режиссера угадывается, причем режиссера талантливого.

Уровня Товстоногова, не меньше…

* * *

Купейное застолье стремительно набирало обороты.

Переоблачившаяся в не по возрасту легкомысленный халатик Мадам предсказуемо сделалась объектом негласного соперничества быстро захмелевших номенклатурщиков.

Распуская хвосты, надувая щеки и бесцеремонно перебивая друг друга, оба стремились урвать индивидуальную толику женской благосклонности или хотя бы заслужить поощрительную улыбку. Вот только сама Мадам, умело подыгрывая одному и второму, меж тем явно облизывалась на романтично-загадочного, как ей казалось, красавчика Юрия.

"Красавчик" же сохранял на лице нейтрально-вежливое, участливое выражение. Хоть и давалось это ой как непросто. Потому как нынешняя компания вагонных попутчиков была Барону не просто неприятна — омерзительна…

— …А давай-ка, Пал Палыч, выпьем за НАШУ победу!

С этим давно потерявшим свежесть и оригинальность предложением Партраб снова схватился за бутылку. Не слишком уверенно фиксируя горлышко в своем потном кулачонке.

— Дама и мы, ветераны, сидя. Ну а молодое поколение… — здесь он выразительно посмотрел на Барона, — надеюсь, уважит и стоя, так сказать, почтит?

— Дико извиняюсь, но из вашего разговора я так и не понял: какое все-таки отношение ВЫ имели к НАШЕЙ победе?

Партраб удивленно вскинул жиденькие, словно бы выщипанные бровки:

— Вот те раз! Мы тут, понимаешь, битый час… Юрий, вам же только что рассказывали, что Пал Палыч — он всю войну не покладая рук ковал для родины щит.

— За Уралом? Ковал? — невинно уточнил Барон.