— Пожалуй, тут ты прав. Так или иначе, в 1952 году у Кудрявцева нарисовалась оказия в Перми. Он прилетел туда, заявился прямиком в директорский кабинет к Самарину и прижал его к стенке. С вопросами об Ольге.
— И что дядя Женя?
— Поначалу юлил, скакал, как вошь на гребешке. Но Володя к тому времени был чекистом со стажем, дело свое знал крепко. Так что Самарин в итоге, прости за бутырский жаргон, раскололся и дал показания. Причем в письменном виде. Я специально потом попросил Кудрявцева копию сделать. Уж больно… хм… говорящий документик. Вот приедем ко мне… Ты ведь, надеюсь, сегодня ночуешь у меня?
Нет-нет, никаких отказов я не приму! Дам тебе прочесть эту самаринскую цидулю.
Но Барона такое предложение не устроило — его сейчас буквально трясло от нетерпеливого возбуждения.
— Я обязательно прочту. А пока просто, своими словами перескажи?
— Ну хорошо. Попробую максимально, так сказать, близко к тексту.
Гиль ненадолго задумался, вспоминая, и принялся пересказывать выбитую авторитетом, погонами и, что греха таить, кулаками Кудрявцева самаринскую исповедь.
Которую сам автор озаглавил бюрократически казенно: "Объяснительная".