Юность Барона. [3 книги]

— Молодца, Гога, поляну сечешь, — нервно рассмеялся Шаланда. И, сохраняя лицо, добавил: — Мы как бы в курсе. Проверяли тебя в шутку.

Меньше всего в этой жизни Шаланде импонировал застиранный-залатанный плащ неудачника.

— Шутники, блин! Лучше бы какое серьезное дело надыбали. Третью неделю гасимся, как мыши.

— Погодите, детки, вот настанет срок, будет вам и белка, будет и свисток.

— Типун на язык! — болезненно среагировал на "срок" всего месяц как откинувшийся Ёршик.

Казанец отложил вилку с наколотым на зубья соленым огурчиком, прислушался к ощущениям и… выразительно пустил газы.

— Блин! Хоть ты-то не порть обедни, засранец?!

— Пирожки, — виновато констатировал Казанец, ослабляя ремень на брюках.

Это он побаловал себя все в тех же Сокольниках. На радостях, после удачного, как тогда казалось, щипка. А теперь вот, неприятно оказалось, что показалось.

— А я ведь предупреждал, что с крысиными хвостиками!

— Да ладно? Раньше всегда у этой бабы брал — и полный нурмуль… Вот зараза! По ходу, рецептуру поменяла.

Сей, не особо, надо признать, великосветский, разговор проистекал в интерьерах небольшой, в две комнатушки, хазы на Оленьем Валу[46], где этим вечером собрались за трапезой ватажники Шаланды. Меню изобилием и роскошью не баловало — картошка в мундире, огурцы, перья зеленого лука, консервы, хлеб. Ну и водка, разумеется, куда без нее? В общем, отнюдь не на пустом месте делал свои выводы старый Халид, предупреждая Барона, что "нэ тот нынчэ стал Шаланда". Похоже, в самом деле растерял фарт некогда гроза Сокольников, коли от всей его команды остались лишь трое заслуженно засиженных рыл. Да и те поистрепались настолько, что не брезгуют сомнительного происхождения пирожками.

Настойчивый, но при этом словно бы свойский стук в дверь застигнул сотоварищей врасплох: званых гостей сегодня не ждали.

А незваных не ждали в принципе.

— Кому это не могется? — насторожился Гога.

— А шут его знает.

— Может, Катька твоя приперлась? Вокзальная проститутка Катька была марухой Шаланды.

— Дык вроде рановато для Катьки? У нее сейчас самое рабочее время, — засомневался Шаланда, выходя из комнаты в прихожую.

Воспользовавшись отлучкой пахана, Гога тотчас взял быка за рога:

— Не, братва, я хошь и не крыса, но чую: валить надо с этой… шаланды. Иначе — либо мусора окончательно затопят, либо с голодухи подохнем.

— Такой, значится, оборот? — Казанец недвусмысленно сощурился на внушительных размеров брюхо Гоги. — Ты у нас, оказывается, не жирный, а с голоду распухший?

— Пасть закрой, ботало!

— На самом деле Гога дело базланит, — подтявкнул Ёршик. — Да я в лагере здоровее питался, чем нонче на воле. Рвать надо отседова, пока не поздно. Оно, конечно: бег не красен, зато здоров.

— Уж чья бы корова мычала, а твоя… Али запамятовал, из какого дерьма тебя Шаланда в последний раз вытащил? Так я могу напомнить!

— Не надо.

— Вот тогда сиди и не задирайся, — презрительно осклабился Казанец. — Выше ватерлинии. Вот Гога, тот еще может иметь и голос, и мнение. Ему по чину положено. А тебе, Ёршик, рановато покамест. Скромнее будь.

В следующую секунду в комнату возвратился довольный (рот до ушей) Шаланда и возвестил с порога, представляя зашагнувшего следом незнакомца:

— Зырьте, какого гостя дорогого из Питера намело! Барон, собственною персоною!

— Хоть сами в благородных званиях не состоим, но гостям, коли взаправду дорогие, завсегда рады, — радушно обозначился Казанец.

А вот Гога, напротив, набычился. И, не разделяя восторгов, сварливо усомнился:

— Пятый десяток землю топчу, а чегой-то не слыхал за пЭрсону с таким погонялом.

— Да ты чё, Гога?! Да я Барона, почитай, годков пятнадцать как знаю. Еще с устьцилемской зоны. Которую мы с ним да с прочими ворами правильными от солдат Рокоссовского обороняли. Ух и лютое, я вам доложу, было времечко!

— Ну-у понеслась вода в хату! Опять завел волынку за героиЦькое урка́нское прошлое, — изобразил досадливое Ёршик.

— Не любо — не слушай! — цыкнул на него Шаланда. — А за Барона я тебе, Гога, так скажу: поезжай в Питер и тормозни первого встречного блатного. Всякий подтвердит, что Барон — в авторитете человек.

— Ага, щас! Вот тока дожую и метнусь. За плацкартой. Да мне при нынешних доходах скоро на трамвай хватать перестанет!

— Никшни! Последнее дело — промеж своих, да еще при госте, кусалово устраивать. Присаживайся, Барон. Как говорится, чем богаты. Картошечка, лучок.

— Токма с колбаской — йок, — докончил о наболевшем Ёршик.

— Сыт я, бродяги. Но за предложение — спасибо, — вежливо кивнул Барон, подсаживаясь к столу.

— Оне благородной кровяни, — не замедлил откомментировать Гога. — Пролетарскою пищею брезгують.

— Напраслину возводишь, мил-человек. Просто аккурат из-за стола я. Впрочем, коли водки плеснете — не откажусь.

— А что, в Питере новые порядки завелися? В гости с пустыми руками?

Глаза Барона нехорошо блеснули:

— Вот гляжу я на тебя, Гога, и гадаю: то ли чувство юмора у тебя такое, своеобразное, то ли ты по жизни в самом себе сомневаешься?

— Чего-ооо?!