Юность добровольчества

В течение двух часов Каппель рассказывал адмиралу о делах, бывших на Волге. Колчак дотошно выспрашивал его обо всех деталях, после всех слухов ему хотелось знать из первых рук всё, что происходило на Волге. Теплело на сердце: какие же люди есть ещё в России! В разных самых слоях её! Как способны ещё бороться! Значит, не всё безнадёжно! Не безнадёжно движение, не безнадежен народ, не безнадежна Россия! Пока такие люди есть. Если бы больше их! Это не атаманщина, не чехи, которые себе на уме. Настоящие русские патриоты! Как бальзам на израненную душу Верховного, был рассказ Каппеля, как прорвавшаяся вдруг струя живительная сам он, волжский витязь, такой путь проделавший со своими богатырями. Владимир Оскарович рассказывал взволнованно, подробно, превознося мужество и доблесть своих подчинённых, и ни разу не обмолвился лишь об одном – о себе. Будто бы сами собой свершали подвиги его люди, а он ни при чём был. И никаких его заслуг не было. Удивительный человек! Где теперь такую скромность встретишь?

– Но вы-то, вы сами, Владимир Оскарович?.. Что же вы о своих подвигах молчите? Я наслышан о них.

Смутился герой воспоминанием о своих заслугах. И это смущение так было удивительно в таком мужественном человеке, имя которого наводило страх на красных. Опустил глаза, пожал плечами:

– Я? Я ничего…

Колчак с любопытством посмотрел на странного генерала, помолчал, а затем спросил:

– Сколько вам лет?

– Тридцать семь, то есть тридцать седьмой…

– Тридцать седьмой, – задумчиво повторил Колчак, вспоминая себя в эти годы. Сколько надежд было тогда! Сколько замыслов и сил! А теперь разбито всё и в прахе лежит… – Ну, а как вы смотрите на то, что происходит? Как, вы думаете, нужно бороться со всем этим?

Владимир Оскарович оживился, отбросил скромность, загорелся, заговорил горячо, подкрепляя каждую мысль свою случаями собственного совсем недавнего опыта. О, сколько успел передумать этот молодой генерал! Он не только громил большевиков на Волге, он анализировал, искал новые подходы, разрабатывал свою систему ведения Гражданской войны, а теперь, лишь подтолкнул его адмирал, и полилось обильным потоком много раз передуманное и перечувствованное, накипевшее, искавшее выхода.

– Большинство из нас, будучи незнакомы с политической жизнью государства, попали впросак, – рассуждал Каппель. – И многим очень трудно в этом разобраться. Революция – это мощный, неудержимый поток и пытаться остановить его – сплошное безумие. Нужно знать, что этот поток снесет все преграды на своем пути. Но дать этому потоку желательное направление было бы не так трудно. Мы этого не хотели понять. Наши военачальники ведут войну, применяя старинные методы, как будто бы теперь не гражданская война, а старое доброе время со штабами и интендантствами! Правда, многие из них посвятили когда-то свою жизнь служению Родине и даже в свое время были на месте, принося много пользы. Но теперь гражданская война и кто ее не понимает, того учить некогда. Нужно дать возможность работать в деле освобождения родины не тем, кто по каким-то привилегиям или за выслугу лет имеет право занимать тот или иной пост, а тем, кто может, понимает и знает, что нужно делать!

Вот, с такими людьми работать можно. Сколько кипучей энергии, но не беспорядочной, а подкреплённой здравым смыслом, недюжинным умом. Ах, как давно не встречал Александр Васильевич подобных! Такие – на вес золота. Беречь их надо, помогать всячески. Поверил адмирал этому вдруг явившемуся герою. И хотелось многими своими мыслями и сомнениями поделиться с ним, обсудить, подкрепить свою веру угасающую его – пламенем горящей в глазах. Но удержался. Не счёл возможным так, сходу распахивать душу, почерневшую от всех тревог и неудач последнего года. Сказал искренне, вновь пожимая Каппелю руки:

– Владимир Оскарович, спасибо вам. Мне бывает часто очень тяжело… – всё-таки вырвалось, но не дал себе Колчак продолжить, повторил лишь с чувством: – Спасибо вам.

Понимающе посмотрели глубокие, умные глаза. Сопереживательно и готовно тяжесть эту на себя взвалить, помочь нести этот крест давящий. Ответил тоном ободряющим, своей внутренней верой и несгибаемостью делясь:

– Ваше Высокопревосходительство, перед нами Россия – остальное неважно!