Юность Лагардера

На письма мужа она отвечала в высшей степени холодно, не удостаивая его собственноручными посланиями, но поддерживая с ним связь только через посредство монахинь, время от времени выходивших в мир и передававших Карлу-Фердинанду короткие устные весточки от жены. Гонзага понял, что ему не удалось скрыть истину от этого добродетельного сердца. Тогда он сделал попытку встретиться с Винчентой, надеясь, что при свидании сумеет лгать более убедительно, нежели в письмах. Однако в обитель его не допустили. Ему было сказано, что герцогиня слишком слаба и принять его не может. Герцог пришел в ярость, крича, что от него прячут жену и что он обратится с жалобой в Ватикан, к самому папе. Когда об этом известили кроткую Винченту, та соблаговолила начертать две строки, ужасный смысл которых не оставлял никаких сомнений: «Оставьте меня в покое и дайте мне умереть в святой обители, дабы я могла, если это возможно, искупить ваши злодеяния».

Карл-Фердинанд счел за лучшее последовать этому совету, горячо возблагодарив в душе обоих своих святых покровителей за то, что жена предпочла обратиться к суду небесному, а не земному. Пока она искала утешения в молитвах и в монастырском уединении, он мог не тревожиться за свою судьбу.

Вернувшись в Мантую вместе со своим неразлучным фактотумом[51], герцог принялся елейным тоном превозносить святые добродетели затворницы-супруги:

— Винчента стала необыкновенно набожной. Все помыслы ее устремлены к Богу. Перед величием этой возвышенной души испытываешь головокружение. Она воистину святая и после смерти будет допущена к престолу Господню. Так полагают сами монахини. Как и подобает отпрыску знатного рода, я смиренно склонился перед волей супруги. Возлюбленная моя отныне принадлежит только Господу! Что значит моя любовь в сравнении со святостью Божьей лилии, которая вскоре будет сорвана перстами ангелов!

Эти слова могли ввести в заблуждение лишь тех, кто сам желал обмануться. Слишком известен был скорбящий муж своим скандальным поведением, чтобы можно было поверить в искренность его слов. Однако многие притворялись, будто верят… Прошло время, и Винчента скончалась. На сей раз Карл-Фердинанд не ошибался и никого не обманывал, говоря, что умерла она с радостным чувством освобождения от земных скорбей, с ореолом небесной благодати, оставив по себе в обители нетленную память. Сестры-монахини были уверены, что в скором времени она будет признана папским престолом святой.

По ее просьбе ей не устраивали пышных похорон. Она нашла упокоение под мраморной плитой в соборе святого Дамиана. Гонзага присутствовал на церемонии, скромно держась в стороне. Присутствующие были растроганы. Все-таки это был герцог…

Положенное время он хранил траур по жене и вел чрезвычайно добродетельный образ жизни, хотя это давалось ему с огромным трудом.

Получив известие о смерти Винченты, он сказал Антуану де Пейролю:

— Наконец-то! Вот теперь я сумею поправить свои дела. Как только кончится строк траура, я немедля женюсь вновь! Но мне нужна жена очень богатая и при этом хорошенькая. Такая, чтобы была по моему вкусу. Полагаю, мои требования не чрезмерны. Ведь я принц, у меня два герцогских титула, до старости мне еще далеко, а моей внешности любой позавидует. Что ты об этом думаешь? Говори прямо, ничего не тая!

Долговязый Пейроль горячо одобрил намерение герцога жениться и сам вызвался подыскать подходящую кандидатуру, надеясь в случае успеха получить щедрое вознаграждение. Карл-Фердинанд не скупился, когда речь шла об удовлетворении его прихотей.

Через два года после смерти нежной Винченты фактотум, однако, заявил герцогу:

— Я сделал все, что в силах человеческих, дабы угодить вашей светлости, но поиски, которые я веду вот уже двадцать месяцев, пока не дали никаких результатов.

В настоящее время в Италии нет для нас ничего подходящего. Есть, конечно, очень богатые невесты и среди девушек, и среди вдов: но одни недостойны, по низкому своему происхождению, породниться с великим родом Гонзага, а другие вряд ли могут надеяться, что понравятся монсеньору.

Одна, скажем мягко, не первой молодости, вторая от рождения кривая, у третьей горб, у четвертой…

— Пощади! — со смехом прервал его герцог.

— Что, если нам обратиться к Франции! — осторожно закинул удочку Антуан де Пейроль.

Карл-Фердинанд с гримасой недовольства покачал головой.

Однако Пейроль постарался развеять его сомнения, утверждая, что все и думать забыли о бойне в Лурде.

Рене де Лагардер и Дория Гвасталльская оставили сына, которому, если он жив, сейчас должно быть около пятнадцати лет. Выросший под крылом Сюзон Бернар, не зная своих родных и не получив должного воспитания, кем мог он стать? Пастухом? Или дровосеком? В лучшем случае он вступил на церковное поприще, дабы прикрыть сутаной сомнительность своего происхождения. Следовательно, его можно не опасаться.

Так убеждал своего господина де Пейроль.

Однако Карл-Фердинанд сдался не сразу.