Юность Моисея

Хозарсиф застыл с занесённым над головой мечом. Голос прозвучал совсем рядом, властный голос. Не удивительно, что юноша беспрекословно подчинился. Владелец этого голоса имел здесь и уважение, и почитание немалое. Об этом можно было судить даже по виду носителя жезла. Тот прекратил избивать попавшегося ему в лапы жреца и склонился в земном поклоне. Так и на земле не каждому владыке кланяются, а тут… впрочем, другой мир, другая жизнь и законы тоже другие. Может быть, поклоняются здесь только тем, кому вовсе не нужны поклоны.

Всё-таки, осмелившись оглянуться, юноша увидел, что к ним подошёл какой-то местный житель, в белом хитоне, как и Хозарсиф. Что-то очень знакомое было или просто почудилось в облике этого умершего. Стараясь пристально разглядеть подошедшего, Хозарсиф в то же время пытался вспомнить, где их пути пересекались, да и пересекались ли? Но по лицу юноши до сих пор текли обильные струи живой крови, сочащейся из рассечённого лба, мешающей не просто соображать, но даже разглядеть подошедшего.

Наконец, адепт понял, что когда-то всё же видел этого жреца. Более того, столько времени они провели вместе в многомудрых философских беседах, что стало удивительным: как это юноша сразу не узнал владыку? Но память не подвела. Перед ним стоял Апис — первосвященник из храма бога Птаха в Мемфисе. [88]

— Моё имя Хозарсиф, владыка Апис, — произнёс юноша. — Бывший послушник храма Амона-Ра, а затем уже жрец Осириса.

— Ты знаешь меня? — удивился первосвященник. — Постой-ка. Хозарсиф, Хозарсиф… Не ты ли сын сестры Рамсеса II, то есть, племянник фараона?

— Это истина, владыка Апис, — признался юноша.

— Не с тобой ли мы так благоговейно философствовали?

— И это истина, владыка, — поклонился адепт. — Я не раз с благодарностью вспоминал наши беседы, о владыка!

— Так что ты, негодяй, бьёшь его? — обратился он к носителю жезла. — Ты, мразь, не стоишь и волоса, упавшего с головы этого величайшего для всего мира философа. И ты позволяешь себе издеваться над ним?!

В голосе владыки прозвучала такое неукротимое бешенство, какое в потустороннем мире, вероятно, разрешено было только в царстве Теней.

— Это моя вина, владыка Апис, — Хозарсиф опустил голову. — Когда-то я убил надсмотрщика Хабу и пришёл в Эреб только для того, чтобы вымолить у него прощение. Я даже принёс выкуп, — юноша достал половину освящённой лепёшки и протянул Апису.

Тот с жадностью посмотрел на хлеб, но не прикоснулся, что лишний раз убедило гостя в том, что он не зря во Внешнем мире общался при жизни с этим человеком.

— Скажи, Хозарсиф, — решил разобраться в проступках юноши владыка. — Отвечай, почему сейчас на моих глазах ты хотел ударить мечом Хабу, ведь ты его один раз уже убил?

— Носитель жезла заставил. Я потерял голову, — снова признался Хозарсиф.

— Что? — взревел владыка Апис. — Что ты говоришь?! Носитель жезла распоряжается в этом царстве, как власть имущий?

Тот, услышав нескрываемую гневливость в голосе Аписа, что не предвещало ничего хорошего, упал на колени, выронив жезл.

— Знаешь ли ты, Хозарсиф, — уже более спокойно спросил жрец, поскольку валявшийся в его ногах бывший носитель жезла старался спрятать голову в песок, как австралийский страус. — Знаешь ли ты что, совершив повторное убийство в нашем Тёмном мире, тебе пришлось бы заниматься этим здесь вечно? Не знаешь? Верно, искуситель уговорил носителя кадуцея сделать такую подлость. Так, носитель? Ведь ты же знал, что наш гость живой и пока ещё не удостоился посещения ангела смерти?

Тот, валяясь в ногах у Аписа, не мог ничего ответить, только дрожал крупной дрожью, будто всё тело было охвачено лихорадкой.

— Так, — убедился Апис. — Эй, воины, поменять их местами.

За спиной первосвященника собралась толпа слуг, бывших и во Внешнем миру такими же верными слугами, поэтому учить их было не надо. Хабу и бывшего носителя жезла быстро поменяли местами. Апис сам поднял с земли жезл и подал его Хабу.

— Вот тебе жезл. Поскольку ты при жизни бил рабов, должен продолжать это и здесь. Не забывай три раза в день спускать шкуру с этого, — жрец показал на прикованного к скале бывшего носителя. — А ещё тебе прислали из прошлой жизни вот что, — Апис взял из рук Хозарсифа оставшуюся половину лепёшки, подал её Хабу.

— Ты должен простить твоего нечаянного убийцу, — продолжил жрец. — Для этого он и спустился к нам.

— О владыка, как мне отблагодарить тебя за заботу обо мне недостойном?! — отвесил земной поклон Хабу. — А мой бывший начальник… так я не сержусь на него. Поверь, совсем не сержусь. Каждому боги посылают по заслугам. Наверно, я тогда очень уж перестарался. Евреи очень непослушный народ. Но если начальник заступился за раба каменотёса, значит, так надо. Я прощаю его. А хлеб… хлеб оставь себе.

Живые глаза Аписа сверкнули, он на минуту задумался. Потом разломил хлеб на две части: одну оставил себе, вторую протянул Хабу.

— Если Всевышний посылает своего избранного, — назидательно произнёс жрец. — Нам надо пытаться искупить свои вольные и невольные грехи, накопленные при прошлой жизни. Кушай послание Господа нашего.