Юность олигарха

Но это было в мрачную погоду. На следующий же день было тепло. Как-то резко с утра ветер, сделав здесь, в степи, свой очередной суточный вслед за солнцем оборот, установился на северо-запад, согнал к полудню с неба тучи, обнажил солнце, и хотя сам был холоден и колюч, так что на рассвете маленькие лужицы у воды тронулись ледком, к середине дня, отогнав тучи, он позволил прийти теплу. И Петруччо валяясь на солнце на земле, разомлев под солнечными лучами от тепла, с завистью внимал моим рассказам про художническую жизнь. Никто так, как Петька, из всех моих знакомых, не реагировал остро на подобную богемную болтовню, и поэтому рассказать ему про все это было для меня втайне всегда удовольствием.
И не то, что я как-то хвастался, у меня всегда было достаточно чувства меры, чтобы не расписывать какие-то броские особенности этой сферы, я лишь скромно рассказывал о том, как хожу в Москве по издательствам, сдаю в отделы прозы свои рукописи, получаю отрицательные рецензии и иду дальше в другое издательство или в другой толстый журнал, и больше ничего, ничего лишнего, но для него даже этой малости было достаточно, чтобы начать испытывать зависть. Область вечности, а, может быть, славы, а , может быть, культуры, или, не знаю уж точно, что он понимал под всем этим, – всегда смущала его. Как только речь заходила о чем-то подобном, как только разговор касался этого вопроса даже вскользь, Петька терял весь свой апломб, опять делался милым и застенчивым, ласковым, мягким, лишался всей своей самоувенности – я совершенно не хочу сказать, что в минуты самоуверенности он был беззастенчив или нагл, нет, он был в свою очередь тоже достаточно деликатен и корректен – просто существование этой сферы обескураживало его и выбивало у него почву из-под ног, тут он пасовал, не ориентировался, тут он был не хозяин, не хозяин положения, по крайней мере. И мои скромные корректные рассказы о моих московских делах только подливали масла в огонь. И являлись уже моим ответом ему. Я думаю, что, кроме искренней симпатии друг к другу, в наших отношениях всегда присутствовала незримая и не выражаемая никогда в словах, и даже нами, скорее всего, совершенно не осознаваемая, но постоянно пронизывающая с первого дня нашего знакомства любые оттенки наших взаимоотношений борьба. Борьба, составившая, Бог знает, может быть, даже как раз основу нашего взаимного друг к другу влечения, симпатии и всей нашей дружбы. Так что, это было в нашей борьбе моим ответным ходом. Или контрприемом, как это он мог бы назвать…