Читаем Юность Жаботинского полностью

Да, поразительно, как два молодых журналиста-еврея, выросших на одних и тех же одесских улицах, сидевших в одной и той же тюрьме, совершенно по-разному видели то, что происходило на их глазах! «После этого голосования (по Уганде. – Э.Т.) конгресс вознесся на высоту, несравнимую с уровнем его начала», – написал Жаботинский в свою газету. А Троцкий в «Искру»: «Герцль предложил постучаться в Африку… Ему не в первый раз ходатайствовать пред князьями мира за “свой” народ. Этот беззастенчивый авантюрист все еще пожинал на Базельском конгрессе бурные рукоплескания. На съезде представителей еврейского народа не нашлось ни одной руки, которая занесла бы бич негодования над этой отталкивающей фигурой». А Жаботинский назвал Герцля «пророком и вождем милостью Божьей». И позже, вспоминая это, по его мнению, одухотворенное время, он напишет: «Мы начали с отрицания галута, то есть с того, что нет лекарства против него, кроме исхода из него… Мы верили, что творим новый сионизм, синтез исконной любви к Сиону и политической мечты Герцля “завоевания позиций в Эрец-Исраэль”, великой твердыни, которую мы завоюем к западу и востоку от Иордана…»

Конечно, дороги Жаботинского и Троцкого разошлись еще с их мальчишеских лет. И тем не менее факт остается фактом – судьба сводила их и разводила: сначала в школьные годы, потом в одесской тюрьме, и вот теперь – во время выступления с трибуны Шестого сионистского конгресса одного из будущих основателей Израиля Владимира (Зеэва) Жаботинского будущий организатор Октябрьского переворота, основатель СССР и Красной армии Лев Троцкий сидел в зале и выносил сионизму приговор о «разложении и бессилии», приговор, который опровергнет время.


Жаботинский в «Повести моих дней»:

«Шестой конгресс – последний конгресс при жизни Герцля и, быть может, первый конгресс зрелого сионизма. Герцль произвел на меня колоссальное впечатление – это не преувеличение, другого слова я не могу подобрать, кроме как “колоссальное”, а я вообще-то нелегко поклоняюсь личности. Из всех встреч жизни я не помню человека, который бы “произвел на меня впечатление” ни до, ни после Герцля. Только здесь я почувствовал, что стою перед истинным избранником судьбы, пророком и вождем милостью Божьей, и по сей день чудится мне, что я слышу его звонкий голос, когда он клянется перед нами: “Если я забуду тебя, о, Иерусалим…” Я верил его клятве, все мы верили… Я попытался подняться на трибуну конгресса, – продолжает Зеэв. – Моя очередь подошла, когда регламент ораторов был ограничен пятнадцатью минутами…»


Доктор Вейцман, ведущий конгресс, объявил:

– Слово предоставляется самому юному делегату господину Жаботинскому из Одессы, Российская империя.

Жаботинский поднялся на трибуну.

– Не забудьте, – негромко напомнил ему Вейцман, – у вас пятнадцать минут.

Жаботинский кивнул и начал свое выступление:

– Уважаемые коллеги! Теодор Герцль не изобретал сионизма – две составляющие (духовная и практическая) существовали задолго до него. Но он дополнил сионизм третьим компонентом, необходимым ничуть не меньше, – политическим, чтобы смыть с тела и души еврейства пыль галута, следы двухтысячелетних страданий…

Но тут – именно потому, что этот никому еще не известный одесский юноша с мальчишеским лицом начал свое выступление в защиту Герцля, – договорить ему не дали. «В президиуме поднялся переполох, – пишет Жаботинский, – сам Герцль, который был занят в соседней комнате, услышал шум, взошел торопливо на сцену и обратился за разъяснением к одному из делегатов: “В чем дело? Что он говорит?” Этим делегатом оказался доктор Вейцман, и он ответил коротко и ясно: “Вздор”. Тогда Герцль подошел к кафедре сзади и промолвил: “Ваше время истекло”, – это были первые и последние слова, которые я удостоился услышать из его уст…»


Что ж, как видите, Герцль был недалек от истины: в Базеле, на Шестом сионистском конгрессе, юношество Владимира Жабо действительно истекло…

Зато время Зеэва Жаботинского, самого яростного и верного последователя Теодора Герцля, одного из главных основателей Израиля и армии Израиля, – это время только началось.

Сто лет спустя

Из «Закона о Зеэве Жаботинском»

(Израиль, 2005 год)


«Целями этого закона являются увековечивание идеалов, наследия и деяний Зеэва Жаботинского, памяти о нем, воспитание будущих поколений и оформление Государства Израиль, его институтов, целей и облика в соответствии с сионистскими идеалами Зеэва Жаботинского.

Цели данного закона будут реализованы через проведение Дня Жаботинского и проведение образовательных мероприятий в государственных учреждениях, ЦАХАЛе, школах, предоставление стипендий студентам и оказание поддержки государственным институтам, которые работают для воплощения этого закона в жизнь, в том числе при помощи проведения мероприятий на горе Герцль в Иерусалиме, в соответствии с распоряжениями данного закона.

Перейти на страницу:

Все книги серии Бестселлеры Эдуарда Тополя

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Великий Могол
Великий Могол

Хумаюн, второй падишах из династии Великих Моголов, – человек удачливый. Его отец Бабур оставил ему славу и богатство империи, простирающейся на тысячи миль. Молодому правителю прочат преумножить это наследие, принеся Моголам славу, достойную их предка Тамерлана. Но, сам того не ведая, Хумаюн находится в страшной опасности. Его кровные братья замышляют заговор, сомневаясь, что у падишаха достанет сил, воли и решимости, чтобы привести династию к еще более славным победам. Возможно, они правы, ибо превыше всего в этой жизни беспечный властитель ценит удовольствия. Вскоре Хумаюн терпит сокрушительное поражение, угрожающее не только его престолу и жизни, но и существованию самой империи. И ему, на собственном тяжелом и кровавом опыте, придется постичь суровую мудрость: как легко потерять накопленное – и как сложно его вернуть…

Алекс Ратерфорд , Алекс Резерфорд

Проза / Историческая проза