Юность Жаботинского

Один раз в год, 29-го числа еврейского месяца таммуз, в день смерти Зеэва Жаботинского, будет отмечаться День Жаботинского.

В этот день:

(1) На горе Герцль в Иерусалиме будет проходить государственная церемония памяти Жаботинского.

(2) На базах ЦАХАЛа будет выделено время на изучение деятельности и сионистских идеалов Зеэва Жаботинского.

(3) В Иерусалиме будет проводиться конгресс, посвященный памяти Зеэва Жаботинского. Конгресс будет организован Общественным советом. Темы, обсуждаемые на конгрессе, будут из мира сионизма и в духе идеалов Зеэва Жаботинского.

Кнессет проведет особое заседание в память о Зеэве Жаботинском в день его смерти или в ближайшую дату.

Если 29-е число месяца таммуз выпало на шаббат, кнессет проведет особое заседание в воскресенье после шаббата.

Один раз в год, 12-го числа месяца тевет, в школах пройдут образовательные мероприятия для изучения деятельности и сионистских идеалов Зеэва Жаботинского».

Конец

Послесловие

Я написал «конец», но оказалось, что расстаться с Жаботинским мне трудней, чем ему с Марусей.

Во-первых, моя жена, моя первая и самая взыскательная читательница, прочитав рукопись, объявила:

– Я сделала открытие! Я открыла ген Жаботинского!

– Генам не дают имен, – сказал я. – Это не пиво и не автомобили…

– Неважно! – отмахнулась она. – Ген Жаботинского есть в каждом еврее. Просто у одних он спит и не просыпается, а у других…

– Ты имеешь в виду сионизм. Но сам Жаботинский считал иначе. Он писал, что сионистом нужно родиться и что таких, рожденных сионистами, очень немного.

– Это потому, что в его годы еще ничего не знали о генах. А я тебе говорю: каждый еврей, если хорошенько покопается в себе, найдет у себя ген Жаботинского.

– Откуда ты знаешь? Ты же не еврейка.

– Я сужу по тебе. Ты еврей, которого я хорошо знаю. Ты жил в России, в Америке, в Канаде. Если бы у тебя не было этого гена, ты бы не приехал в Израиль и не написал эту книгу. И не спорь со мной.

Я умолк. Если женщина немыслимой красоты посвящает свою жизнь служению моему эго, то какие тут споры? Как сказал однажды Исаак Бабель, «одно движение женского бедра стоит всей мировой литературы». Поэтому, выждав паузу, я кротко заметил:

– Я не спорю. Просто не все евреи хотят жить в Израиле…

– Если они не нашли у себя ген Жаботинского, пусть прочтут твою книгу – сразу найдут. Вся твоя книга – это ген Жаботинского.

– А если все-таки не найдут?

– А если не найдут, то какие они евреи? – спросила жена.

И я понял, что книга состоялась.

Конечно, это заявление не пахнет скромностью. Но скромным я был при первых влюбленностях, и это, насколько я помню, кончалось полным фиаско.

Поэтому перехожу к «во-вторых».

Возможно, я и поныне, к стыду своему, только понаслышке знал бы о Жаботинском и всей плеяде великих сионистов, если бы не Саша Кляйн. В апреле 2017 года, буквально через месяц после моей репатриации в Израиль, раздался телефонный звонок:

– Меня зовут Саша Кляйн, я продюсер фильмов «Подарок Сталину», «Туфельки» и других. Мне нужно с вами встретиться.

Я видел и «Подарок Сталину», и «Туфельки», и потому буквально назавтра мы с Сашей уже пили чай в Нетании. Он сказал:

– Наконец я дождался драматурга, который сможет сделать экранизацию романа Жаботинского «Пятеро»…

Польщенный комплиментом, я нырнул в Интернет, открыл «Пятеро» и… ахнул от восторга! Яркая, сочная, густая, колоритная проза, свободная и неспешная, по-тургеневски чистая, по-купрински глубокая и по-бабелевски вкусная, хлынула на меня с первой страницы. Я залпом прочел роман и без остановки ринулся дальше – в «Повесть моих дней», «Самсон Назарей» и все остальное. А потом позвонил Кляйну:

– Извините, Саша, мы не будем экранизировать «Пятеро». Из «Пятеро» мы возьмем только лав-стори автора, наложим ее на его биографию из «Повести моих дней» и сделаем фильм «Юность Жаботинского». Это же драма любого таланта: конфликт юношеской влюбленности-вожделения с призванием и миссией! Приезжайте, обсудим подробности…

С тех пор Жаботинский поселился не только в моем кабинете, а даже в нашей семье, и почти полтора года жена считала, что мы живем втроем. Причем с Жаботинским, говорила она, я провожу куда больше времени, чем с ней…

И правда – я не только несколько раз прочел (причем, с удовольствием) всё (или почти всё), что им написано об одесском периоде его жизни, но еще и слетал в Одессу, где просидел (точнее, простоял) в подвале городской библиотеки над подшивками газеты «Одесские новости» за 1901–1905 годы – там печатались «Вскользь» Альталены. А простоял потому, что, оказывается, газеты в ту пору были по размеру вдвое, а то и втрое больше нынешних, читать их можно только стоя, да и то если эти огромные ломкие газетные листы стопятнадцатилетней давности не рассыпаются у вас в руках…

Впрочем, не стану посвящать вас в свою писательскую кухню, тем паче теперь, когда я уже дописал роман. Скажу только, что одновременно я написал и сценарий для фильма «Юность Жаботинского», и даже либретто одноименного мюзикла, и вдруг…

Вдруг Саша ушел! Да, за десять дней до своего семидесятилетия он лег спать и не проснулся!