— Господи, совсем ещё девочка! — причитали и плакали женщины, столпившиеся на улице, когда два солдата с карабинами наперевес провели мимо них радистку.
— Не плачьте! — шептала Юта. — Не плакать надо, а думать, как её спасти…
Она забежала вдоль заборов вперёд и, заметив на себе взгляд пленницы, осторожно вынула из кармана край алого пионерского галстука, который всегда носила с собой.
Глаза парашютистки блеснули, и в них появилась надежда и решимость. Она поняла, что ей подают сигнал, что будет помощь и шанс на спасение.
В тот же день Юте удалось подбросить арестованной в сарай спички. Радистка устроила пожар и в суматохе сумела бежать в лес к партизанам.
Это был первый героический поступок Юты Бондаровской — спасение радистки Аргенты Калининой.
Через несколько дней на берегу озера, где Юта часто сидела около лодок и мечтала, как она поедет после войны к маме домой в Ленинград и снова погуляет в Летнем саду, её окликнули из густого кустарника с опушки.
— Эй, ленинградка!
— Здравствуйте! — ответила Юта, обернувшись на голос.
— Здравствуй, здравствуй! — сказал весело молодой боец, осторожно выходя из леса к воде. Он был высокого роста, крепкий. Из-под кепки выбивались русые курчавые волосы, пиджак лихо перехвачен армейским ремнём, на плече — трофейный автомат. — Знаю, что зовут тебя Ютой. Давай знакомиться: я — Коля Сахаров.
— Вы от партизан! — обрадовалась девочка.
— Да. Но никто не должен знать о нашей встрече… Кроме Павла Ивановича. Вот передай ему сегодня же записку, и с его ответом завтра сюда приходи на закате.
Так Юта стала связной партизанского отряда и подпольщиков.
А на следующий день всех жителей согнали к бывшему клубу, к комендатуре. Немецкий офицер с переводчиком говорил:
— Все жители должны знать: за связь с партизанами — расстрел! За неподчинение немецким оккупационным властям — расстрел! За несданные радиоприёмники — расстрел!
— Боятся они нас! Но всех не перестреляют, правда, Ютик? — очень тихо и сурово сказал Павел Иванович. — Зайди ко мне за запиской позже.
Так тринадцатилетняя Юта Бондаровская стала воевать в 6-й Ленинградской партизанской бригаде. Была связной, передавала сведения от подпольщиков партизанам. Носила в корзинке под собранными грибами взрывчатку и листовки. Не раз она натыкалась на полицаев и немецкие патрули, но каждый раз умудрялась их обмануть и избежать ареста.
Все в отряде оберегали эту хрупкую девочку. Старались не отправлять на самые рискованные задания. Но она всегда упрашивала командира — послать в разведку именно её.
«Кто же заподозрит, что я партизанка?» — улыбалась она, когда командир сомневался, боялся за неё. И снова и снова уходила в деревни и сёла, чтобы вернуться с ценной информацией для партизан и Красной армии, которую передавала командованию армии спасённая ею радистка Аргента.
Но Юта хотела участвовать и в боевых операциях. И снова берёг её командир и говорил:
— Ютик, ты ведь маленькая, худенькая. Тебе даже автомат тяжело носить. Что ты там в бою будешь делать?
— Буду просто кричать «Ура!», товарищ командир, — улыбалась Юта и отправлялась со всеми в бой.
Когда сняли блокаду Ленинграда, и 6-я партизанская бригада соединилась с регулярной армией, Юте предложили вернуться домой. Но она отказалась и сказала комиссару Цветкову: «Пока фашисты не уйдут из моей страны, я не вернусь в Ленинград. Буду и дальше воевать!»
6 января на день рождения Юте вручили новый карабин. И скоро она была зачислена добровольцем в 1-ю Эстонскую партизанскую бригаду.
В феврале триста бойцов направились к посёлку Каменный Пояс. С боем перешли линию фронта и по льду Чудского озера, где сотни лет назад русские дружины победили немецких рыцарей-крестоносцев, стали пробираться в эстонские леса. Но в схватках были потеряны лошади и обозы с продовольствием и боеприпасами. А каратели преследовали обессилевших, голодных людей, которые ещё несли на носилках раненых. Вьюги и метели покрыли лёд озера острыми торосами. Повсюду были трещины и полыньи. Днём одежда на людях промокала, а ночью — обледеневала. А в лесах на берегу был глубокий, иногда по пояс, снег.
И всё же партизанам удалось оторваться от преследователей и выйти к хутору Роостоя.
— Нет сил у отряда пойти дальше. Но и бой с марша принимать нельзя, — сказал командир. — Надо найти возможность отдохнуть. Разместить в тепле раненых. Вот впереди хутор. Но нет ли там засады…
— Товарищ командир, разрешите мне пойти на разведку. Я переоденусь мальчишкой. Если что, скажу, что сирота, попрошайничаю на пропитание, в пургу вот заблудился.
— Да, Юта… опасно это, но разрешаю… Нет у нас другого варианта. Взрослого сразу заподозрят. Иди!
Когда она ушла, один из партизан сказал товарищам: «Вот смотрю на неё, и сразу силы прибавляются. Страх уходит и усталость… И снова готов сражаться!»
На хуторе было несколько домов. Все жилые. Из труб поднимался дымок. И пахло картошкой, жаренной на сале.
Вьюга стихла. Из-за рванных облаков проглядывала луна. Подмораживало.
Залаяли собаки. Кое-где засветились свечи в заиндевевших окнах.