Юные годы медбрата Паровозова

Доктор по фамилии Валигузова, всегда в несвежем халате, брезгливо смотрела на эту синенькую бумажку, быстро делала там запись о продлении и передавала сестре. А сестра отдавала больничный мне, вместе с талончиком, всегда на послезавтра. Я говорил: “До свидания!” – и уходил. На всю процедуру моего поликлинического обслуживания доктор Валигузова тратила не более двадцати секунд.

Она даже не поднимала глаз. Наверное, боялась превратиться в соляной столп. Ей бы точно меня не признать ни на одном опознании, случись такое. А я лишь один раз отступил от своих протокольных “Здравствуйте!” и “До свидания!” – когда спросил эту росомаху, зачем устраивать наши встречи с подобной частотой. Та, естественно, не удостоив меня взглядом, с превеликим трудом впервые разлепила губы: “Так положено!”

Кем положено, куда положено? Ну почему они всегда так говорят? Да чему я тут вообще удивляюсь? Как будто не знаю, что из институтского выпуска терапевтами в поликлинику идут всегда самые серые, самые тупые, ничем не интересующиеся. Поставщик участковых терапевтов для поликлиник – это арьергард отстающих пофигистов, все шесть курсов пребывающих на грани вылета из института. А уже на рабочем месте они и вовсе стремительно деградируют, вот взять хоть мою Валигузову.

Самое интересное, что прикреплен я был к этой красавице по недоразумению. Вернее, со мной никто не знал, как поступить. У меня, по мнению врачей поликлиники, налицо был загадочный клинический случай. Долго судили, рядили и постановили отправить меня к невропатологу, потому что ведущей патологией была травма нервного ствола. А так как невропатолог болела, с легким сердцем отдали меня участковому терапевту. Спасибо, что не гинекологу. Хотя какая разница, кто закорючку в больничном листе ставить будет. У гинеколога, надо сказать, таких очередей не наблюдалось.

Но все-таки, когда мне закрывали первый больничный лист, я поинтересовался в кабинете заведующей, с какой целью мне надлежит так часто являться пред очи терапевта, которая не то что не смотрит на меня и мою руку, но даже со мной и не разговаривает. А может быть, рука эта уже давно отсохла или, наоборот, заработала? А может, я в процессе беседы скажу ей нечто, открою истину такой глубины, что сорвет она с себя свой нестираный халат, фонендоскоп, которым все равно никого не слушает, и пойдет тогда доктор Валигузова по дорогам в поисках высшей правды.

– Ирина Петровна – наш лучший врач! – строго сказала заведующая и, подумав секунду, с нажимом добавила: – И клиницист!

“Да, – думаю, – хватит здесь выделываться, задавать дурацкие вопросы, а то меня к худшему врачу и клиницисту определят живенько”.

Но заведующая вдруг увидела в больничном листе место моей работы и сразу потеплела. И хотя интенсивность моих посещений доктора Валигузовой не изменилась, со следующей недели мне начали делать лечебную физкультуру и массаж. Тут уж совсем стало хорошо, потому что оба массажиста – парень по имени Толик и девушка по имени Алла – были выпускниками нашего массажного курса. И пока Толик массировал руку, Алла вела со мной веселые разговоры.

А потом я, как и всякое создание, ставшее самим собой в результате эволюции, стремительно изменился, получив дополнительные полезные свойства как пациент поликлиники. И перестал приезжать ко времени, указанному в талончике. Я подходил к кабинету Валигузовой ровно за десять минут до конца приема. Передо мной не было никого.

Таким способом я экономил несколько часов в день. И на сэкономленные часы устраивал себе прогулки по центру города. Вот во время одной из них я и столкнулся с тем, что для себя буду считать первым и явным знаком тех изменений, которые впоследствии сломают всю эту коммунистическую систему к едрене фене.

Я просто взял и купил газету. Систематически читать прессу, чтобы коротать время в дороге, я начал с конца четвертого класса. Тогда я жил у бабушки с дедушкой на улице Грановского, а в школу ездил в Измайлово. Почему мне не нравилось читать в метро книги, до сих пор не могу внятно ответить. Вероятнее всего потому, что любил это делать ближе к ночи.

Ночью я тайно включал лампу под оранжевым старинным абажуром, она стояла на тумбочке в прихожей, где находилась моя кушетка. Очень хорошо помню щелчок той лампы, когда нажимаешь на кнопку. Вот там я читал книги. За неполный год моей жизни на Грановского мне удалось подпольно проглотить все книги, что были в шкафу. Я осилил даже роман Алексея Толстого “Хлеб”. Почему даже? Думаю, во всей стране сейчас найдется не более десятка человек, которые смогли до конца одолеть эту подхалимскую гнусность, выдающуюся по своему цинизму хотя бы и для такой литературной проститутки, как граф Алексей Толстой.

А газетам как чтению незанимательному самое место в метро. По правде говоря, меня жутко раздражало, что их нужно сворачивать-разворачивать. В метро и в то время была давка по утрам. А больше всего в покупке газет мне нравилось, что рядом с киоском “Союзпечать” стояли автоматы с газированной водой. За копейку вода была простая, а за три – с сиропом.