Юный свет

Я переоделся, и когда вышел из туалета, отцовские штаны и рубашка уже лежали на кровати. В одном нижнем белье, с газетой в руках, он стоял перед телевизором и смотрел, как играют в футбол. Он слегка покачивался, а я прошел на кухню и открыл банку сосисок.

– Ты когда уходишь?

– Попозже. У нас сегодня короткая смена. А что?

– Можно мне взять велосипед? Хочу съездить на Баггерзее искупаться. Вернусь вовремя.

– Да ради бога, – он выключил телевизор, – смотри только не проколи.

Дорога на Кирххеллен была новой, на асфальте еще не было никакой разметки, а туго накачанные шины не издавали ни звука. Не держась за руль, я петлял, поедая бутерброды с сосисками. Проезжая мимо птицефермы, я навис над рулем, замахал локтями как крыльями и пронзительно закукарекал. Но куры даже не шевельнулись, продолжая лениво дремать в песочных лунках.

Перед Графенмюле, где заканчивалась новая дорога, я свернул на боковую дорожку к вырытой экскаватором яме, солнце окрашивало верхушки серо-коричневых сосен в золотистые тона. Ни дуновения. Пыльные кроны стояли неподвижно. Как и обычно по выходным, вокруг озера было полно машин. Треск и шум радиоприемников да крики и взвизгивания купающихся слышались уже издали. Кто-то играл на трубе.

У продавца мороженого на трехколесной тележке я купил бутылку лимонада «Синалко» и объехал вокруг парковки. Пронизанная корнями тропинка вела к малому озеру, до которого на машине уже было не проехать. Оно наполовину заросло камышом, там можно было спокойно отдохнуть, и когда я вышел на просвет, на меня прыгнул Зорро. Он был весь мокрый и скулил от удовольствия, задняя левая нога, как всегда, подогнута. Я прислонил велосипед к сосне и потрепал его по загривку. Марондесы стояли по брюхо в воде, на надувном матрасе между ними лежал всякий мусор: мятая кастрюля, продырявленный совок лопаты, консервные банки и руль от велосипеда. Я помахал им, снял с багажника подстилку и пошел к берегу, где лежал совершенно голый Толстый. Он листал журнал с картинками и никак не ответил на мое приветствие, даже не обернулся. Только шмыгнул носом.

– Эй, Юли.

Карл сел на корточки, вода доходила ему до подбородка. Я расправил подстилку. Он поднял старый, весь обвешанный мхом утюг.

– Проваливай, Юли, на дворе не июль, а август!

– Очень остроумно…

Я разделся, сложил одежду, положил ее под голову и раскрыл взятую с собой книжку – «Кожаный чулок». Зорро лег рядом со мной на траву. От него, как и от озера, пахло гнилью.

Толстый посмотрел на меня.

– Это еще что такое. Тут так лежать нельзя. Это пляж для нудистов.

– Правда? – Я пялился в книгу, но не мог прочесть ни строчки. – С каких это пор?

– Всегда так было. Или ты на ком-нибудь видишь плавки?

Я показал на собаку, облепленную ряской, но Толстый даже не ухмыльнулся. Чесал свою мошонку. Франц с Карлом вытащили на берег матрац. И они были голые, только сильно волосатые. Весь собранный на дне хлам они выкинули в кусты, а Толстый защелкал пальцами.

– Идите сюда, гляньте на этого типа. Правда, в этих лоснящихся плавках он похож на голубого?

Они оценивающе посмотрели на меня. От самодельной татуировки – пронзенное молнией сердце – левая рука Карла была еще довольно распухшей, а Франц, вытерев руки о задницу, приближался ко мне. Он немного косил, а когда встал надо мной, то с него на книгу, на обертку из газеты, закапала вода.

– Эй, – я отодвинулся в сторону, – поосторожней!

Но он тряхнул надо мной волосами и поболтал членом, а его брат приблизился ко мне с полной горстью ряски. Я вскочил. А Толстый продолжал листать журнал.

– Значит, или ты снимаешь плавки, или проваливаешь отсюда. Мы вычистили здесь весь берег и поэтому решаем, кому здесь и как купаться.

Я ничего не сказал. Сгреб свои вещи, а Карл растер зеленую массу по шерсти Зорро, тому это очень понравилось. Он радостно запрыгал. По идущей вокруг озера тропинке я перебрался на другое место, откуда тоже можно было спокойно дойти до воды, не продираясь сквозь камыши. В траве там была низина, и когда я улегся в нее, я видел лишь небо и усыпанные шишками макушки деревьев. И, хотя ветра вроде и не было, они слегка раскачивались.

Я пил маленькими глотками лимонад и понемногу почитывал книжку. Кроме случайного смеха да плеска воды ничего не слышал. Один раз кто-то громко издал неприличный звук. Я лежал в полудреме с книгой на груди. Солнце уже садилось, а все тело чесалось от комариных укусов. Большинство из них, сам того не замечая, я разодрал до крови, но когда комариное гудение и звон в ушах заглушили даже отдаленный гомон купающихся на большом озере, я сел. Газетная обертка сползла с книги, и переплет песочного цвета оказался светлее в том месте, где его прикрывала реклама корма для мелких домашних животных. Напечатанная темной краской морская свинка не пропустила солнце.