Юрьев день

Густые овации проводили Старого со сцены. Я тоже похлопал, и как бы невзначай дотронулся до Настиной спины, то та даже вида не подала, что заметила. Вместо Старого к микрофону подошла статная красивая женщина в ярко-красном брючном костюме, и предложив собравшимся послушать голос молодого поколения, указала рукой на меня. Я опешил. Я стал озираться по сторонам, ища помощи у кого угодно, даже у Ерохиной, но на меня никто даже не смотрел, а к сцене уже спешила Настя, утопая в грохоте аплодисментов.

Поднявшись по порожкам к трибуне, она окинула взглядом площадь, и на секунду задумалась. Лёгкий ветерок ласково потрепал её по щеке, и смахнув непослушную прядь, Настя принялась говорить. О чём? – я сейчас уже и не вспомню. Я слушал её не просто в пол уха, я слышал только звук её голоса. А Настя говорила громко и ясно, увлечённо и образно, и я закрыл глаза, и представил её совсем другой – милой, румяной, босой, на крыше, нежной и тёплой, красивой, и такой родной…

Ну а дальше всё было как обычно: награждение передовиков, выступление творческих коллективов, посещение музея. Под вдохновляющую музыку Александрова мы разбились на кучки и не спеша побрели в здание горкома. Пропустив вперёд шумных салажат, для которых всё это было в новинку, я пристроился позади всех, пытаясь понять, куда подевалась Настя, и как мне её найти.

Поднявшись на второй этаж, я помог молоденькой симпатичной училке загнать первоклашек в зал с краеведческой экспозицией, и вместе с ними принялся рассматривать образцы местных почв и глин. Надо сказать, с малышами было интересно. Это в Америке Саманту Смит не уберегли, а у нас – охрана материнства и детства, поэтому и экскурсовода им выделили хорошего – ту самую женщину, которая приглашала Настю на сцену, и она действительно старалась рассказывать про наш Приозёрск интересно и увлекательно, а я в который раз подумал, что никто это самое озеро, при котором мы находимся, и в глаза не видел. Может, и нет его вообще, как и социализма, а нам тут лапшу на уши вешают.

В зале истории Революции малышня заскучала, но оно и понятно – никаких тебе мамонтов и прочих интересных окаменелостей, одни бюсты, да портреты. И всё какое-то красное, угнетающее. Решив, что идеологии для меня сегодня достаточно, я аккуратно вырулил обратно к краеведам, которые уже прикрывали свои экспозиции плотными чехлами от пыли и солнечного света, и вовремя. Настя с Нель-Петровной помогали сотрудникам укрывать хрупкие стеклянные витрины, а я, стоя поодаль, завидовал Настиной энергии и преданности делу. Настя успевала всё. Учителя буквально молились на неё, а та помогала отстающим ученикам, участвовала в составлении учебного плана, и это не считая работы по комсомольской линии, которой она отдавалась с удовольствием и страстью. Вот и сейчас, закончив здесь, Настя подхватила какие-то бумажки и двинулась с Нель-Петровной к выходу. Я двинулся следом.

Лавируя между экспонатами, я старался не упускать их из виду, но те, к немалому своему изумлению, скользнули в какую-то щель между стеллажами, и пропала из виду. Обаце! – подумал я, застыв, от неожиданности посреди муляжей мезозойского периода, – вот так да! Подойдя ближе, и присмотревшись, я действительно обнаружил за стеклянным коробом со скелетом какой-то древней рептилии неприметную узкую дверку, и потянув её на себя, протиснулся следом. Я почему-то решил, что непременно попаду в какую-нибудь кладовку, или запасник, и на любой вопрос отбрешусь, что искал туалет, но оказался в итоге в узком, натирающем плечи коридоре, пустом и неуютном, с металлической лесенкой в конце, по которой как раз погромыхивали Настины ножки.

Значит, у них там дело, «наверху», решил я про себя, собираясь уйти, но тут откуда-то потянуло сигаретным дымом, и меня сразу потянуло в туалет, по-настоящему. Наверное, сработал выработанный школьный рефлекс – если где-то накурено, значит, тут уборная. Ну что делать, схожу, пусть легенда подтвердится. Дойдя до скромной прокуренной площадки, я обогнул ржавую лестницу, и потянул на себя окованную оцинкованным листом дверь. За нею было почти темно, но меня это не смутило. У нас в школе, по вечерам в туалете всегда темно, у нас даже забава такая была, подкрасться незаметно к человеку, и тряся его за плечи, орать: «Учись ссать в шторм»!

Ну и вот: вошёл я в это помещение, и понял, что оказался в таком месте, куда мне совать свой нос вовсе не следовало.