Юрген

– Нет, ведь, как ты сам видел, тот мальчик здесь со мной. А от него в человеке, являющемся Юргеном сегодня, ничего не осталось.

– Бог моей бабушки! Бог, которого я тоже любил в детстве! – воскликнул затем Юрген. – Почему я отрицаю Бога? Потому что я искал – и нигде не мог найти справедливость, и нигде не мог найти то, чему стоило поклоняться.

– Что ж, Юрген, ты решил искать справедливость – из всех возможных мест – в Раю?

– Нет, – сказал Юрген, – нет, я понимаю, что об этом говорить здесь нельзя. Иначе Ты бы сидел в одиночестве.

– А что касается остального, ты искал своего Бога вне себя, не заглядывая внутрь, а то бы увидел, что поистине почитается в помыслах Юргена. Поступи ты так, ты бы увидел так же отчетливо, как вижу я, что ты способен почитать одного себя. И твой Бог искалечен: на нем толстым слоем лежит пыль твоих странствий; твое тщеславие, как носовой платок, закрывает ему глаза; а в его сердце нет ни любви, ни ненависти даже к своему единственному почитателю.

– Не насмехайся над ним, Ты, которого почитают так много людей! По крайней мере, он – чудовищно умный малый, – сказал Юрген; он смело сказал это в высочайшем суде Небес перед печальным ликом Бога Юргеновой бабушки.

– Весьма возможно. Мне не встречается так уж много умных малых. А что до Моих бесчисленных почитателей, ты забываешь, как часто ты демонстрировал, что я – старушечье заблуждение.

– А был ли изъян в моей логике?

– Я не слушал тебя, Юрген. Ты должен понять, что логика нас не сильно интересует, поскольку вокруг нет ничего логичного.

И тут четыре крылатых существа прекратили петь, а органная музыка превратилась в некое отдаленное бормотание. И в Раю наступила тишина. И Бог Юргеновой бабушки какое-то время тоже безмолвствовал, а радуга, под которой Он сидел, сбросила с себя семь цветов и загорелась нестерпимо белым цветом, переходящим по краям в голубой. А Бог обдумывал какие-то важные предметы. Затем в тишине Бог заговорил.

– Несколько лет тому назад (сказал Бог Юргеновой бабушки) Кощею доложили, что по его вселенной распространяется скептицизм, что по ней разгуливает некто, кого не удовлетворяют никакие рациональные объяснения. «Приведите ко мне этого неверующего, – потребовал Кощей, и к нему в пустоту привели согбенную седую женщину в старом сером платке. – Расскажи-ка мне, почему ты не веришь, – сказал Кощей, – в вещи, какие они есть».

Тогда скромная согбенная седая женщина вежливо ответила: «Не знаю, сударь, кем вы можете быть. Но раз уж вы меня спрашиваете, то отвечу вам, что все знают: вещи, какие они есть, нужно рассматривать в качестве временных неприятностей и испытаний, через которые мы по справедливости приговорены пройти для того, чтобы достичь вечной жизни с нашими возлюбленными на небесах».

«О да, – сказал Кощей, сделавший все таким, какое оно есть, – о да, разумеется! А откуда ты об этом узнала?»

«Как же, каждое воскресенье утром священник читал нам проповедь про Небеса и про то, насколько счастливы мы там будем после смерти».

«Значит, эта женщина умерла?» – спросил Кощей.

«Да, сударь, – сказали ему, – на днях. И она не верит ничему, что мы ей объясняем, и требует, чтоб ее доставили в Рай».

«Весьма досадно, – сказал Кощей. – И я не могу, конечно же, смириться с подобным скептицизмом. Этого никогда не будет. Так почему бы вам не отправить ее в этот самый Рай, в который она верит, и тем положить делу конец?»

«Но, сударь, – сказали ему, – такого места нет».

Тогда Кощей задумался. «Конечно, странно, что такое несуществующее место является предметом публичного знания в другом месте. Откуда эта женщина?»

«С Земли», – сказали ему.

«Где это?» – спросил он, и ему, как могли, объяснили.

«О да, вон там, – перебил Кощей, – помню. Ну… а как ее зовут, эту женщину, желающую попасть в Рай?»

«Стейнвора, сударь. И, с Вашего позволения, я спешу к своим детям. Понимаете, я их очень долго не видела».

«Но подождите, – сказал Кощей. – Что это появляется в глазах у женщины, когда она говорит о детях?»

Ему сказали, что это любовь.

«Разве я сотворил эту любовь?» – поинтересовался Кощей, который создал все таким, какое оно есть. И ему сказали – нет; и объяснили, что существует множество разновидностей любви, но этот особый вид является иллюзией, которую выдумали женщины для самих себя и которую они выставляют напоказ во всех отношениях со своими детьми. И Кощей вздохнул.

«Расскажи мне о своих детях, – попросил Стейнвору Кощей, – и смотри на меня, когда будешь говорить, чтоб я видел твои глаза».