Юрген

– Никто еще по своей охоте не отворачивался от Него так быстро, – сказал ему Захариил, – и мы думаем, что ваша нечувствительность обусловлена некоей злокачественностью блестящего одеяния, которое вы носите и подобного которому в Раю никогда не видели.

– Я лишь искал справедливость, – сказал Юрген, – и не мог найти ее в глазах вашего Бога, а нашел лишь любовь и всепрощение, которое меня даже встревожило.

– Этому вы должны радоваться, – сказали четыре архангела, – и так должны радоваться все живущие. А особенно должны радоваться мы, обитающие в Раю, и ежечасно возносить хвалу нашему Господу Богу, пренебрегшему справедливостью, благодаря чему нам разрешено войти в это место.

Глава XLII Ежечасно тревожимые двенадцать

В канун Вальпургиевой ночи, когда случается более чем невероятное, Юрген поспешно вышел из Рая, не найдя и не потеряв там какой бы то ни было любви. Святой Петр отворил ему не главный вход, а маленькую потайную дверь с бесчисленными барельефами рыб, потому что этот выход вел непосредственно в то место, которое представишь по своему выбору.

– Таким образом, – сказал Святой Петр, – ты можешь вернуться, не теряя времени, к собственным иллюзиям.

– Обычно по сентиментальным соображениям я носил на шее крест, – сказал Юрген, – поскольку тот когда-то принадлежал моей покойной матери. Ни одна женщина никогда не любила меня, кроме Азры, которая была моей матерью…

– Интересно, неужели тебе об этом рассказала твоя мать? – спросил Святой Петр, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям. – Моя же говорила об этом то и дело. И порой меня интересовало… Как ты помнишь, я был женатым человеком, Юрген, и моя жена не вполне меня понимала, – сказал со вздохом Святой Петр.

– На самом деле, – сказал Юрген, – мой случай не так уж непохож на твой. И чем чаще я женюсь, тем меньше я нахожу понимания. Мне нужно было проявить больше сочувствия к королю Смойту, несомненно являющемуся моим дедушкой. Представляешь, Святой Петр, другие женщины доверяли мне более или менее, потому что любили некоего призрачного Юргена. Но Азра мне вообще не доверяла, потому что любила меня всем сердцем. Она понимала Юргена и вместе с тем любила его, хотя лично я, со всем своим умом, ничего подобного не могу. Тем не менее, для того, чтобы совершить мужественный поступок, чтобы доставить женщине удовольствие… и к тому же замужней женщине!.. Я выкинул золотой крестик – все, что осталось мне от матери. И с тех пор, Святой Петр, сентиментальные иллюзии меня всячески избегают. Поэтому я оставлю Рай, чтоб найти свой крест.

– Сомневаюсь, что из совершенного раньше, Юрген, вышел хоть какой-то толк.

– Ого, а разве это не привело к вечной славе первого и величайшего из римских пап? Мне кажется, сударь, что или у вас короткая память, или вам не хватает чувства благодарности, и меня так и подмывает прокукарекать вам прямо в лицо.

– Сейчас, Юрген, ты говоришь, словно херувим, а тебе следует поучиться манерам получше. Ты предполагаешь, что мы, апостолы, получаем наслаждение, слыша анекдоты про Церковь?

– В общем, правда. Святой Петр, вы основали Церковь…

– Вот ты опять! Именно это вечно твердят нам покровители-серафимы и проказники-херувимы. Понимаешь, мы, двенадцать, сидим вместе на Небесах, каждый на своем белом престоле, и видим все происходящее на Земле. С нашей позиции не проигнорируешь рост и деяния того, что ты мог бы неточно назвать христианством. И порой от увиденного нам весьма неуютно, Юрген. Особенно когда порой пропорхнет какой-нибудь херувим с ухмылкой до ушей и хихикнет: «Ведь вы же это начали». А мы, правда, начали, и никоим образом я не могу этого отрицать. Однако в действительности мы никогда и не предвкушали чего-либо подобного, и несправедливо дразнить нас.

– На самом деле, Святой Петр, как я сейчас думаю, вам следовало бы нести ответственность за то малое, что сказано или сделано в тени шпиля. Ибо, насколько я помню, вы, двенадцать, пытались обратить мир к учению Иисуса, а благие намерения следует уважать, хоть они и могут причудливо вывернуться наизнанку.

Такое сочувствие канонический святой явно оценил, так как заговорил более доверительно. Он задумчиво погладил длинную седую бороду, а затем с негодованием сказал: