Юридические основания к суждению о силе доказательств и мысли из речей Председательствующего по уголовным делам

Ложь есть самый ужасный продукт человеческой испорченности, а лживость — самый печальный вид упадка нравственной личности. "Говорить ложь значит принимать микстуру, что делается для какой-нибудь цели, другим путем не достижимой. Если возразят, что нравственный и общественный интерес -достаточные мотивы для того, чтобы люди уважали правду, и что, следовательно, если они говорят правду, то из того не следует, что они побуждаются к тому каким-то природным и первоначальным качеством, то на это можно возразить следующее: во-первых, политические и моральные соображения не имеют влияния на человека до наступления возраста, кода начинают размышлять и рассуждать; между тем опыт показывает, что дети говорят правду гораздо ранее наступления этого возраста". Если бы природа оставила душу того, кто говорит, в полном равновесии без большей наклонности в сторону истины, чем в сторону лжи, то дети также часто говорили бы правду, как и ложь, пока с развитием ума и совести не поняли бы вреда и безнравственности неправды. Во-вторых, когда мы руководствуемся каким-нибудь моральным и политическим соображением, то обыкновенно сознаем это, воспринимаем это нашей мыслью. Между тем, разбирая свои действия самым внимательным образом, мы не замечаем, чтобы, говоря правду, мы руководствовались каким-нибудь моральным или политическим мотивом. Мы сознаем, что правда у нас всегда на устах, что она рвется наружу, если мы не удерживаем ее насильно.

Чтобы она сошла с уст наших, не нужно ни добрых, ни дурных намерений, нужно только одно: не иметь никаких целей, никаких планов. Конечно, могут существовать большие искушения, слишком опасные для принципа натуральной правдивости, не укрепленной правилами чести и добродетели. Но где нет подобных искушений, мы говорим правду по инстинкту, который и есть то начало, которое побуждает человека говорить правду. При помощи этого инстинкта образуется действительная связь между нашими мыслями и словами: последние делаются знаками первых, чего без помянутого начала не могло бы быть. Правда, эта связь разрывается в каждом отдельном случае лжи и двусмысленности; но таких случаев сравнительно мало; они, конечно, ослабляют авторитет человеческих свидетельств, но не разрушают его".

Второе первоначальное свойство, данное нам от Бога, есть наклонность верить в правдивость других людей и доверять тому, что они говорят. Это второе начало есть дополнение первого. Это начало доверия неограничено у детей, пока они не встречаются с фактами обмана и лжи. Оно остается в значительной силе в течение целой нашей жизни. Если бы природа оставила душу того, кто слушает, в полном равновесии без большого наклона в пользу доверия, чем недоверия, мы не принимали бы ничьих слов за истину без положительных доказательств их правильности, без предварительного расследования. Показание человека в таком случае имело бы в наших глазах такой же авторитет, как и сны его, которые могли быть и правдивы и лживы, и которым никто же не поверит потому только, что они снились. Ясно, что в деле человеческого свидетельства баланс нашего суждения наклонен природою в сторону доверия и сам поворачивается туда, если на противоположной чаше ничего не положено. Таким образом, наклонность верить человеческим показаниям гораздо сильнее наклонности не верить.

Опыт (по Бентаму) показывает, что число случаев; в которых человеческое свидетельство оказывается согласным с фактами, значительно превышает количество случаев, где это свидетельство ложно. Отсюда вытекает, что основания для доверия представляют общие правила, нормальное состояние человеческой души, природное ее стремление, основания же для недоверия составляют случаи исключения. Поэтому для того, чтобы вызвано было недоверие, необходима какая-нибудь причина, действующая в данном случае. Если бы это было не так, то большинство людей не находило бы достаточного основания для принятия и тысячной доли того, что им говорится. Будь это не так, будь обратное отношение, общество не могло бы жить. Такое недоверие лишило бы нас всех благ общежития и поставило бы в положение гораздо худшее, чем положение дикарей.

По той же причине дети были бы абсолютно недоверчивы и потому совершенно негодны к обучению. Одной степенью выше по доверчивости стояли бы имеющие некоторое знание жизни и свойств человека; но самыми доверчивыми оказались бы люди, обладающие богатым опытом и проницательностью, потому что в большинстве случаев они способны были бы найти основания доверия человеческому свидетельству, чего не могли бы сделать люди малосведущие и неразвитые. Словом, если бы доверие было результатом умственного развития и опыта, то оно должно было бы возрастать вместе с этими силами. Напротив, если оно — дар природы, то оно должно быть сильнее в детстве, в последствии же должно суживаться опытом. Действительно, даже поверхностный взгляд на жизнь показывает, что справедливо последнее, а не предшествовавшее положение.