Юрий Андропов и Владимир Путин. На пути к возрождению

К этим словам давнего убежденного врага СССР и России можно добавить, что, по мере удаления во времени от Ленина, революции, Великой Отечественной, от Сталина и т. д. видоизменялась и самая теория марксизма-ленинизма — она не только не развивалась творчески, но, чем дальше, тем все более напоминала «цитатник Мао», а в многотысячных коллективах Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и Академии общественных наук происходила ежедневная «мумизация» истин, которым было уже более ста лет.

Многие подлинно русские интеллигенты, видя абсолютно номинальную роль РСФСР в составе СССР, когда великая Россия сравнялась по статусу с Киргизией или Туркменией, закономерно спрашивали себя и партийных боссов, почему вслед за формулой «советский патриотизм» должен непременно следовать довесок в виде «пролетарского интернационализма», на деле означавший не что иное, как космополитизм? В стране с населением, где 89 процентов русские, считалось дурным тоном заговорить о правах собственно русских, о России, российской истории, русской культуре. Зато в моду вошли универсальные и по сути своей космополитичные «права человека». Абстрактного человека, без родины, без предков, без истории, без корней, «перекати-поле».

История же после Сталина была и дважды, и трижды заново переписана, — особенные мутации произошли в новейшей, горбачевско-ельцинской «истории России». Был негласно пересмотрен социально справедливый принцип подбора и расстановки руководящих кадров в любых центральных (союзных) ведомствах, ранее строго базировавшийся на прямо пропорциональном соотношении с численностью данного народа или народности в составе многонациональной страны. Сам термин «пролетарий», с которым предписано было объединяться, закономерно брался под сомнение мыслящими людьми, поскольку означал не что иное, как деклассированный, бесправный элемент — что-то вроде современного бомжа. Боязнь хоть на запятую отойти от «всесильного учения», сказать хоть какое-то собственное слово в его развитие привела к его полной стагнации — после чего закономерно последовала стагнация и общества, в котором это происходило.

И опять валовый подход! — труды Ленина были переведены уже на все языки мира, тиражи его работ стали многомиллиардными, но фактического развития учения не произошло, оно законсервировалось и перестало отвечать насущным актуальным требованиям, вызовам современности. Всякий раз, когда в искреннем стремлении «посоветоваться с Лениным», например, по проблеме гонки ядерных вооружений, апологеты позднейшего ленинизма открывали его труды, они оказывались в эпохе… противостояния с Германией или Антантой. И принимали решения, адекватные той эпохе и тем вызовам. Вот почему фраза Юрия Владимировича Андропова: «Мы не знаем общества, в котором живем» стала в 80-х годах крылатой: она означала, что догматизм уходит, наконец, в прошлое.

Так что США и Запад в целом с большим удовольствием наблюдали за тем, как СССР лезет в петлю, которую сам же себе приготовил — и не мешали этому.

Личность Андропова

С детства он много читал, был музыкален — играл на гитаре и мандолине, реже — на фортепиано. Любил и умел петь. Писал стихи на любительском уровне, но никогда не делал попыток опубликовать их. Как правило, это были стихи или к юбилеям близких ему людей, или шутливые, на уровне дружеской эпиграммы. Приведем одно из стихотворенийего поэтического творчества философского плана:

Да, все мы смертны.
Хоть не по нутру мне эта истина,
Страшней которой нету.
Но в час положенный и я, как все, умру,
И память обо мне сотрет седая Лета.
Мы бренны в этом мире под Луной.
Жизнь — только миг, небытие — навеки.
Кружится во Вселенной шар земной,
Живут и исчезают человеки.
Но сущее, рожденное во мгле,
Неистребимо на пути к рассвету.
Иные поколенья на Земле
Несут все дальше жизни эстафету.