Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

«Консерватизм Юрия Владимировича Андропова проявился и в личной жизни, поведении, — писал Гришин. — Его отличали замкну­тость, неразговорчивость, настороженное, недоверчивое отношение к людям, закрытость личной жизни, отсутствие желания общаться с то­варищами по работе (только два-три раза я видел его за товарище­ским столом по случаю встречи Нового года или дня рождения кого-то из членов политбюро, и то это было только тогда, когда присутство­вал Л,И. Брежнев).

Одевался Ю.В. Андропов однообразно. Длинное черное пальто зимой и осенью, темный костюм, неизменная темно-серая фетровая шляпа, даже летом в теплую погоду...»

Генерал Вадим Кирпиченко, всю жизнь прослуживший в развед­ке, тоже отмечал, что Андропов был человеком очень осторожным. Не брал на себя лишней ответственности, чтобы не создавалось впечат­ления, что он превышает свои полномочия. По всем мало-мальски се­рьезным вопросам писал бумагу в ЦК...

Андропов не хотел рисковать расположением Брежнева, а Лео­нид Ильич не любил, когда между членами политбюро возникали друже­ские отношения, и уж тем более не хотел, чтобы у председателя КГБ появлялись политические союзники.

Первый секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов в 1974 году выдал замуж вторую дочь. Свадьба прошла на его загородной даче, но по стране пошли разговоры о небывалой пышности торжества, говорили, что уникальный столовый сервиз был взят из Эрмитажа и пьяные гости разбили драгоценную посуду,

Романов был уверен, что эти слухи, которые были воспроизве­дены в передачах западных радиостанций, — результат заговора, ор­ганизованного из-за границы. Бывший помощник Лигачева Валерий Ле­гостаев пишет, что Романов обратился за помощью к Андропову. Тот подробно расспросил начальника Ленинградского областного управле­ния КГБ Даниила Павловича Носырева. Начальник управления поддержал своего первого секретаря.

Андропов, по словам Легостаева, согласился, что «радиоакция была санкционирована и осуществлена западными спецслужбами и имела своей целью подорвать позиции ленинградского первого секретаря в составе высшего политического руководства СССР.

На просьбу Г.В. Романова сделать об этом от имени КГБ СССР официальное заявление Ю.В. Андропов ответил:

— Ну, что мы будем на каждый их чих откликаться. Не обращай внимания, работай...

А ведь Андропову Романов нравился. Когда Юрий Владимирович станет генеральным секретарем, он переведет Романова в Москву. Но в должности председателя КГБ он не хотел проявлять особой заин­тересованности в судьбе одного из членов политбюро. Ведь у других могло создаться ощущение, что Андропов сколачивает свою группу. Если бы такое подозрение возникло у Брежнева, Андропов повторил бы путь бывшего комсомольского вожака Шелегина, вокруг которого сложилась группа влиятельных работников, и потерял свое кресло.

При этом Андропов понимал, что его время уходит с катастро­фической быстротой — он слишком болен, чтобы долго ждать. Юрий Владимирович готовился к тому, что произойдет после ухода Брежне­ва. Объективно он был заинтересован в том, чтобы возможные конку­ренты из брежневского окружения были надежно скомпрометированы.

Андропов наладил доверительные отношения с академиком Чазо­вым, который лучше всех был осведомлен о состоянии здоровья и Брежнева, и всех остальных членов политбюро. Один-два раза в месяц он встречался с Чазовым — или у себя в кабинете по субботам, или на конспиративной квартире комитета в одном из старых домов непо­далеку от Театра сатиры. Устраивался небольшой обед с учетом стро­гой диеты, прописанной Андропову.

«Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, — вспоминает Чазов, — наших шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти. Умный и дальновидный политик, с анали­тическим складом ума, Андропов, как шахматист, проигрывал возмож­ные варианты поведения тех или иных политических деятелей».

Начальник 4-го главного управления считал себя в негласной иерархии равным председателю КГБ. Доступ к генсеку и возможность влиять на него, возможно, давали ему основание так думать. Члены политбюро старались ладить с начальником кремлевской медицины. Ко всему прочему именно его генеральный спрашивал о здоровье других членов политбюро. И никто не знал, что именно он скажет за закры­тыми дверями.

Между Андроповым и Чазовым существовала «близость, возни­кающая между тяжелобольным пациентом и лечащим врачом». Она пере­росла в доверительные отношения.

«Чазов — фигура зловещая, не врач он, а бог знает кто еще, иначе не допустил бы такого лечения и смерти Леонида Ильича, — го­ворил потом бывший помощник генерального секретаря Виктор Ан­дреевич Голиков. — Он всю информацию тащил в КГБ. И там решали, как лечить больного, что рекомендовать...

Кто-то подсовывал ему зарубежные сильнодействующие таблет­ки. Из-за границы. Они его и доконали. Пусть мне вторую руку отре­жут, но я убежден, что Леонид Ильич умер не от инфаркта. Его напичкали этой дрянью. Тут Чазов, другие врачи недоглядели или уже не очень беспокоились о нем»,