Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

Генеральный секретарь видел в американском президенте чело­века, готового поднять градус конфликта до прямой конфронтации, и, по существу, готовился к войне. Андропов даже допустить не мог, что Рейган искренне пытается сделать шаг ему навстречу. В середине мая Рейган заявил, что если Андропов приедет на сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорк, то он готов с ним встретиться. Москва никак не реагировала. Вопрос о встрече с американским президентом отпадал даже не по политическим соображениям.

Андропов уже совсем не мог ходить.

Председатель КГБ Чебриков, понимая, что в ноябре генераль­ный секретарь просто не сможет подняться на трибуну Мавзолея, 11 мая 1983 года написал в ЦК записку:

«В период проведения партийно-политических мероприятий на Красной площади выход из Кремля к Мавзолею В.И.Ленина осуще­ствляется по лестнице в Сенатской башне. Разница в уровнях тротуа­ра в Кремле и у Мавзолея В.И. Ленина более 3,5 метра.

Считали бы целесообразным вместо существующей лестницы смонтировать в Сенатской башне эскалатор.

Просим рассмотреть».

28 июня решение политбюро было принято — «устройство эска­латора в Мавзолее В. И. Ленина». Но эскалатор Андропову уже не по­надобился — он совсем слег...

21 июля американский посол в Москве передал Андропову лич­ное письмо Рейгана. 1 августа Андропов ответил. Он предлагал со­здать конфиденциальный канал связи для обмена мнениями. Приехавше­го в отпуск из Вашингтона посла Добрынина Юрий Владимирович расспрашивал, что Рейган за человек. С одной стороны, враг Совет­ского Союза, с другой — в переписке выглядит разумным человеком, который не прочь улучшить отношения,..

Но попытка снизить накал противостояния двух великих ядер­ных держав не удалась из-за сбитого южнокорейского самолета.

1 сентября 1983 года Андропов провел последнее заседание политбюро и ушел в отпуск. Он в тот же день прилетел в Симферо­поль, а не в Кисловодск, где обычно отдыхал.

Рано утром 1 сентября 1983 года советский самолет-перехват­чик Су-15 двумя ракетами сбил южнокорейский гражданский самолет «Боинг-747». Экипаж и все пассажиры погибли. Мир был потрясен.

2 сентября — уже без Андропова — вновь собрали политбюро. Вел его Черненко. Он только что вернулся из отпуска, но выглядел неважно. А тут разразился невиданный международный скандал. «Мы были поставлены перед фактом, — записал в дневнике после заседания политбюро Воротников. — Кто принимал решение? Знал ли генсек? Это так и осталось неясным».

Советским руководителям не хватило мужества сразу признать, что самолет сбит, и выразить сожаление. Главную скрипку играл ми­нистр обороны Устинов, который самоуверенно доказывал, что «никто ничего не докажет». Первый заместитель министра иностранных дел Георгий Маркович Корниенко позвонил Андропову и пытался объяснить, что попытка все скрыть неразумна.

Андропов ответил, что «Дмитрий категорически возражает», и по другому телефону соединился с министром обороны. Дмитрий Федо­рович обругал Корниенко и посоветовал Андропову ни о чем не беспо­коиться. Все, что выдавил из себя Юрий Владимирович, было вялым пожеланием:

— Вы там, в политбюро, все-таки еще посоветуйтесь, взвесьте все.

Сначала советское руководство вообще отрицало, что самолет был сбит. Потом сообщили, что по самолету стреляли, но не попали. И только с третьего раза, через неделю, в заявлении от 6 сентября, признали, что самолет был сбит, и выразили сожаление «по поводу гибели ни в чем не повинных людей».

Но уже было поздно. Мир возмущался не только тем, что по­гибли невинные люди, но и беспардонным враньем. Ущерб для репута­ции страны быв огромным.

8 сентября 1983 года политбюро — по-прежнему без Андропова — вновь обсуждало вопрос о сбитом «Боингс-747». Устинов говорил:

— Хочу заверить политбюро, что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями военного долга и все, что изло­жено в представленной записке, истинная правда. Наши действия были абсолютно правильными, поскольку южнокорейский самолет амери­канского производства углубился на нашу территорию до пятисот ки­лометров. Отличить этот самолет по контурам от разведывательного чрезвычайно трудно. У советских военных летчиков есть запрет стре­лять по пассажирским самолетам. Но в данном случае их действия были вполне оправданны... Вопрос в том, как лучше сообщить о наших выстрелах...

Советский посол в Соединенных Штатах Анатолий Добрынин отдыхал в Крыму. Его вызвал Андропов. Распорядился:

— Поезжай без промедления обратно в Вашингтон и постарайся сделать все возможное, чтобы потихоньку приглушить этот совершенно ненужный нам конфликт. Наши военные допустили колоссальную глу­пость, когда сбили этот самолет. Теперь нам, видимо, долго придет­ся расхлебывать эту оплошность.