Юрий Долгорукий

Воевода Непейца Семёнович с другой сильной ратью прямо перед Москвой стоит, на Великом Лугу. Дружинники в разных воинских хитростях упражняются целыми днями, а пешцы со своими десятниками на градное строение ходят, помогают в сотни крепких рук.

А сам град Москва, уже обведённый крепкими стенами?

Три дороги здесь сходятся: смоленская, рязанская, черниговская. И все три дороги теперь на замке!

За остальные свои грады Юрий был тоже спокоен: в Ростове старший сын Ростислав с тысяцким Георгием Симоновичем, во Владимире — Андрей. Суздаль крепко держит Ощера Трегуб, один в двух лицах - и за тысяцкого, и за дворецкого.

Боярин Василий вечно в разъездах, но скоровестников шлёт беспрестанно, и знает Юрий, что в других княжествах происходит.

Вести от боярина Василия приходили нетревожные, княжеского властного вмешательства не требующие. Счастлив правитель, имеющий рассудительных и верных мужей!

Боярыня Кучковна давно отошла от тесного заключения и мужниных побоев, порхает по двору как юница. В теремах дворня новая, расторопная и уважительная (прежних Кучковых челядинов Юрий велел со двора свести в дальние деревеньки - от греха подальше).

Уютно было Юрию Владимировичу на бывшем Кучковом дворе, семейно. В Суздаль не тянуло, да и причина была - самолично за градным строением приглядывать.

Вдвоём со старшим дружинником Глебом князь объезжал окрестности. Сырыми были местности вокруг Москвы, перерезанными множеством рек и больших ручьёв[123]. Красные сёла и боярские дворы стояли только на возвышенности, а между ними — пустыри, болота, топи.

Неприглядной была такая разорванность, но полезной. Попробуй проберись большой ратью к Москве по таким неугодьям! Все обозы завязнут!

Бор на кремлёвском холме князь Юрий приказал вырубить не до конца, оставить со стороны поля широкую лесную полосу. А на немногих лесных дорогах — засеки со сторожами. Ещё одна преграда!

Незаметно подкрался месяц май, время полевой страды.

В мае что ни день - страдникам-землепашцам новые заботы.

На Еремея-Запрягальника сеяли по ранней росе жито[124].

На Бориса и Глеба, в соловьиный день, рачительные хозяева уже отсеивались, а ленивым только и оставалось, что с завистью посматривать на соседские нивы и прикидывать, сколько жита сами не добрали.

На Ирину-Рассадницу высаживали в живую землю капусту, бабы пели:

Не будь голенаста, будь пузаста.
Не будь пустая, будь тугая.
Не будь красна, будь вкусна.
Не будь мала, будь велика!

На Иова-Горошника[125] сеяли горох, на Николу-Вешнего - ранний овёс и пшеницу, а кто не успевал - досеивали на Пахомия-Бокогрея.

На Фалалея-Огуречника высаживали огурцы, на Оленин день — ранние льны. А там и день Феодосии-Колосяницы близко, когда начинают колосить озимые хлеба.

Как завершение первой полевой страды — день Еремея, конец пролетья, начало лета!

На пролетье князь Юрий отпустил страдников по деревням. Месяц май весь год кормит. Сила княжества не токмо в оружье и серебре, в хлебушке - тоже.

На Боровицком холме остались артели градодельцев да пешцы из рати Непейцы Семёновича, но работа продвигалась споро. Лука Наровитый княжеский терем уже под крышу подводил. Небольшой был задуман терем, но с широкими сенями, чтобы мог князь попировать со своими мужами без тесноты.

В июне приезжал из Владимира сын Андрей — просить отцовского благословения на брак с девицей Улитой Кучковной.

Слюбились, значит!

Юрий не препятствовал, чувствуя свою вину перед Кучковичами.

Порешили, что свадьбе быть в новом граде - в Москве.

И время для свадьбы определили. На исходе июля кончился траур по покойному Иванке, а с первого августа начинался двухнедельный Успенский пост, когда играть свадьбы было неприлично, но вот в промежутке - в самый раз...

   - Двадцать восьмого июля, сразу после дня Пантелеймона Целителя, - объявил Юрий и строго глянул на тиуна Ивашку Пыпина.

Понял догадливый тиун, что не только день свадьбы назначил князь, но и конечный срок окончания градного строения. Заверил с готовностью:

   - Всё сделаем в срок, княже. Люди со страды уже возвращаются, дело вдвойне быстрее пойдёт. По моим прикидкам, к середине июля месяца можно въезжать в новый град и гостей звать...

Лука Наровитый подтвердил, что тиун говорит правду.

Сам Юрий въехал в Москву без торжественности и в колокола трезвонить не велел.

Под воротной башней рядком выстроились дружинники - в малом числе, с одним десятником. На стенах - дозорные ратники, а больше ратных людей не было, остались в воинских станах за Москвой-рекой.

У княжеского терема собрались воевода Якун Короб, которому было назначено оберегать Москву, тиун Ивашка, Лука Наровитый. Праздных мужей Юрий велел в град не допускать.

Огляделся Юрий - понравилось. Высокие стены свежим тёсом желтеют, башенки над ними с шатровыми кровлями. Длинные дружинные избы крыты липовыми лемехами, словно золотом облиты (это после дождей от непогоды лемехи в тусклое серебро окрасятся). Красное крыльцо терема изукрашено затейливой резьбой.