Юрий Долгорукий

Разговоры разговорами, а новгородское воинство князя Всеволода медленно ползло сквозь осеннюю непогодь по вязким от грязи дорогам, перебредало бесчисленные речки и ручьи, продиралось через буреломы, плутало среди бесчисленных озёр и озерков.

- Кому в голову пришла такая дурь? - сердился воевода Пётр Тихмень.

Опытные ратные мужи согласно кивали:

- Дурь, да и только... Нелепый поход...

Но и емские старейшины оказались не умнее. Им бы спокойненько отойти со своими людьми и всем добром в лесные укромные места, схорониться на озёрных островах (ладей в войске у Всеволода не было), дождаться, пока новгородская рать совсем завязнет в лесной глухомани, оголодает и сама повернёт обратно. Так нет же! Гордыня взыграла в старейшинах, решили выйти навстречу, на прямой бой. Толпы лесных людей с лёгкими луками, рогатинами и топоришками стекались на берег реки Свири. А воеводам князя Всеволода только того и надобно. Что могло сделать лесное воинство против дружинной конницы и новгородских пешцев с длинными копьями и крепкими щитами? На заклание отдали своих людей старейшины.

Битва была быстротечной и (для новгородцев, конечно!) почти бескровной. Конные дружины разорвали, разметали емскую дремучую рать, а пешцы, составив рядом щиты, придавили остатки её к берегу Свири и нещадно избивали. Бросавших оружие емских ратников сгоняли в толпу - вести в полон. Конные дружинники разъехались по сторонам от места битвы, по емским селениям, разбросанным во множестве близ реки. Жители были застигнуты врасплох. Поверив своим старейшинам, они не спрятали своё добро в лесных схронах. Добыча оказалась богатой, скотину гнали в Новгород целыми стадами, а мехов набрали так много, что цена на них на новгородском рынке упала ниже низкого, хоть даром отдавай. Разумные торговые люди складывали даровые шкуры в амбары - до времени, когда настоящая цена устоится.

Громко отпраздновали новгородцы победу, славили своего князя-воителя; неделю продолжались почестные пиры и скоморошьи забавы.

Ещё с неделю вползали в городские ворота скорбные обозы. На телегах, на волокушах везли раненых и больных новгородцев. Кое-кто и пешком прибредал, опираясь на плечи товарищей. Но мало кто обращал на них внимание среди общего ликования, разве что родные. Не убитые, чай! Даст Бог, оздоровеют!

Спустя малое время из Новгорода - ещё одна новость, для князя Юрия тоже неутешительная. По примеру отца своего Мстислава князь Всеволод тоже женился в Новгороде, взял за себя Веру, дщерь новгородского тысяцкого.

Выходило, что властные новгородские мужи теперь князю Мстиславу Владимировичу сродственники - для посадника он зять, а для тысяцкого - тесть. По-семейному управляют теперь городом.

Кроме самого Мономаха, кто мог подобное придумать? Уплывала новгородская ладья от ростовского берега, и не понимала новгородская господа, что не к спокойной гавани выруливают их ладью кормчие, а в бурные волны межкняжеского соперничества. Это при Мономахе с виду тишь да гладь, а когда помрёт? Не придётся ли снова вспоминать о ростовском надёжном береге?

В Суздале, где теперь постоянно обитал Юрий, с отчуждением Новгорода примирились. Однако воеводе Непейце Семёновичу было приказано держать на заставе против устья Медведицы не менее полутысячи ратников и поторопиться с завершением градного строения, чтобы крепкий град противостоял Новгороду и Смоленску, нынешним владениям Мстиславичей. Не для войны было поставлено войско, а так, на всякий случай, чтобы соседи опасались. А самим сидеть в граде смирно, не задираться ни с новгородцами, ни со смолянами. Воеводой в град назначили Ивана Клыгина, самого боевитого и удачливого из молодых ратных мужей.

Какие наказы были даны Ивану Клыгину, знали только боярин Василий да сам князь. А в Ярославль послали грамотку, чтобы не распускали судовую рать, но держали в готовности и тотчас выступали, если воевода Иван Клыгин позовёт, не дожидаясь княжеского приказа.

О новгородских неустроениях больше в Суздале не говорили, будто вырубили из памяти. Только духовник Савва как объявил сразу, что новгородские шатанья не от Божьего благословения, но от диавольского внушения проистекают, так и остался непримиримым: неоднократно предрекал громогласно:

- Покарает Господь новгородские власти за греховные замыслы и деяния их. Увидите сами, люди...

Провидцем оказался отец Савва. В последующие годы обрушивались на Новгород разные напасти, не людьми замысленные, но силами небесными.

В лето шесть тысяч шестьсот тридцать третье[100] была в Новгороде великая буря с градом, подрала кровли на хоромах и церквах, а скотину загнала в Волхов. Истопли многие скоты, лишь немногих изымали люди из воды живыми. Будто пастухи невидимые, неземные гнали скотину на погибель, и ужасались люди непонятному.

В лето шесть тысяч шестьсот тридцать пятое[101], в осени напала такая великая саранча, что четыре дня повсюду, как туман, стояла и, всю землю покрыв, хлеба в полях и леса объела. Тем же летом бысть вода велика в Волхове, а мороз побил ярь всю и озимые, и был голод всю зиму, ржи осмина по полугривне.