Юрий Гагарин

Разжег любопытство: «Многие советские люди самых разнообразных профессий и возрастов заявляют о своем желании быть первыми астронавтами. В настоящее время общее число желающих первыми лететь в космическое пространство составляет около 1300 человек. «Мне кажется, я имею право быть одним из первых разведчиков космоса», — пишет летчик Н. Д. Маклаков, сообщая при этом, что в годы войны он принимал участие в воздушных боях с фашистскими летчиками, а после войны летал на реактивных истребителях, хорошо знает авиационную технику… М. Д. Кузьменко из Харькова тоже считает, что первые астронавты должны иметь известный опыт летной работы… И просит воспользоваться его услугами в качестве пассажира на одной из последующих космических ракет. «Единственной целью моего заявления является стремление послужить прогрессу нашей науки».

— Нет, ребята, вы посмотрите, как все близко, как всерьез. А каков Андрэ Грасс из Франции? Тоже хочет лететь на спутнике. А вот Альфонс Угарте согласен быть пассажиром межпланетного корабля при условии, что ему выдадут страховой полис на 50 тысяч долларов. Американец Конелла рассказывает, что два года назад в США ловкачи занимались распродажей участков на Луне. Несколько из них было куплено. Кроме того, они продавали билеты для полета на Луну на первом «реактивном корабле». Конелла просит забронировать ему билет в СССР…

Дергунов встряхнул шевелюрой, хитрюще взглянул на Юрия:

— А ну сознавайся, твоя работа? — и протянул газету. — Читай, читай вот с этого места.

— «За подписью 17 работниц одного из заводов Северодвинска Архангельской области поступило письмо с просьбой дать ответ на сложные проблемы скорости и орбиты спутников… Моряков Балтийского флота тт. Гагарина, Дудника и Исмагилова интересует вопрос, нельзя ли сделать так, чтобы при завершении своего пути спутник падал на землю, не сгорая».

— Гагарин… Постой, и правда Гагарин, — изумился Юрий, догадываясь, что хотел этим сказать Дергунов. — Но ведь мы же не моряки, — нашелся он, — и не Балтийского флота!

— Зато мы морские летчики Северного, — парировал Дергунов. — Ты просто запутал адрес для конспирации и фамилии написал другие. Дудник — это, конечно же, Дергунов, Исмагилов — Байбеков… Ну? Ты вот что окажи нам, родной заявитель, свою-то фамилию почему не изменил? То он Тамарин… А теперь наконец-то Гагарин, однако с Балтфлота…

И уже все трое грохнули хохотом. Юрий прыгнул на Дергунова, завязалась дружеская потасовка.

Дни опять пошли тренировочным сплошняком в непрерывном, но уже начинающем просветляться сумраке. Солнца ждали как обещания. И час взлета пробил.

Пальцы впились в рубчатую ручку управления. Юрий сидел в первой кабине «спарки», Васильев — во второй. И переполненный восторгом, зная, что лишними разговорами нарушает порядок, Гагарин проговорил:

— А солнца-то нет. И наверное, не будет.

— Будет, — ответил Васильев тоном, дающим понять, что лирики хватит. — Через двадцать минут, Гагарин, обещаю вам полное солнце. — И дал команду взлетать.

Каждый полет как первый. Кто же это сказал? А может, сам Юрий пришел к этому ощущению? Бетон скользнул темно-серой лентой, сопки съежились, уменьшились, стали снежными бугорками, с каждой минутой все чище открывалась голубизна, но вот справа по стеклу фонаря вдруг брызнуло золотом. «Вот это забрались!» — восхитился Юрий, взглянув на стрелку высотомера. И, скосив глазом на правый борт, увидел солнце таким, каким никогда не видел — лимонным медленным шаром, всплывающим снизу, из-за черты горизонта. Так вот оно, дарящее жизнь всему земному светило! Как долго тебе еще добираться до их затерянного в белой мгле городка, лучи и сами-то еще не прогрелись, где уж достать им до здешней земли… Но где-то там, в Оренбурге и Гжатске, накопилась в сосульках капель и выстукивает песню весны.

Они поднимались все выше, и солнце тянулось за ними, светило в кабину… Теперь оно как бы зависло над синей округлой далью, в искрящихся то ли льдинках, а может, клочках облаков. Неужели это Северный Ледовитый, огромный как небо.

— Красота-то какая! — вымолвил Юрий.

— Не отвлекаться, — одернул Васильев. — Ровнее держите машину. Не дай вам бог когда-нибудь перепутать море и небо.

Юрий крепко держал машину на заданной высоте, подчинялся каждому слову инструктора, порой опережая очередную команду.

«И все-таки самое замечательное, — думал он, — слияние двух стихий, этих двух величий небесного и земного, точнее, морского. И почувствовать это, понять, пережить вот такое мгновение, быть может, и есть смысл жизни?..»

После полета в летной книжке Гагарина была заполнена первая строчка. Это его самолет выводил оценки: четверки, пятерки. Петля Нестерова, как говорил Васильев, «фигура, которую невозможно выполнить без вдохновения», — «отлично». И заключение: «Разрешаю самостоятельный полет ночью в простых метеоусловиях».