Юрий II Всеволодович

— Кому же тушить? Нешто татарове станут? А люди, кои жители, по лесу, поди, разбеглись. Пропадут теперь, сгорят заживо. А кои не успели убечь, их татары в избах заперли, догорают уже, наверное. Гляди, дыма больше, чем огня, над деревнями, да и дым-то черный, копоть одна. Хорошо, у кого лошадь была, те, может, утекли. Ну, как боль твоя, помене?

— А я в погостах всех лошадей забрал для своих ратников, — признался Юрий Всеволодович. Думал, лекарь закричит на него, запричитает, упреками осыплет, но тот неожиданно сказал:

— Ну и правильно. Так уж положено, кто сам не воюет, лошадь должон поставить, а сам немедля с домочадцами бечь подале в леса для сохранения. — И прибавил лукаво: — А также для умножения числа новых воинов.

Юрий Всеволодович хмыкнул, поняв, на что намекает лекарь. Что за создание — человек? Даже в такое время от шутки скоромной не удерживается.

— Чай, сейчас пост, не до сласти плотской.

— Понаделать новых воинов — не сласть и не утеха греховная, а доблесть и необходимость, — наставительно заметил лекарь.

Тут они оба хмыкнули, блеснув слегка по-мужски глазами.

— Это, конечно, оправдание весомое, — согласился князь.

— А то! Сказано ведь, плодитесь и размножайтесь. Вот и оправдание. Некие мыслят, тело — грех, плотью бес правит. Но тело — обиталище души и сотворено по образу Божию в подобии. Посему о нем надлежит заботиться, в чистоте и здравии содержать.

— Но довольно! Ты меня слишком далеко уводишь словесами своими. Где битва сейчас, спрашиваю!

— Битва? Битва откатилась.

— Куда она откатилась?

— Вдаль, — мнимо простодушно отвечал лекарь, не желая волновать великого князя в таком положении.

— А что, и мои люди по лесам разбежались? — спросил он уже с угрозой в голосе.

— Многие… — замялся лекарь. — Да нет, не очень многое. Но некоторые ускакали. Это да.

— Что значит, многие-немногие? Не верти слова — говори прямо.

— Кто жив остался, тот ускакал.

— Выходит, немногие живы остались, так? И никого здесь больше нет?

Лекарь молча отвернулся и начал укладывать в свою сумку горшочки, корчажки, а в другую переметную суму — мешочки с кореньями и порошками, пучки засушенных трав.

Юрий Всеволодович нашел в себе силы встать. Пошатываясь, огляделся.

На опушке в стороне от горящего бора он увидел всадников. Это были его мечники. Он узнал их — всего семеро…

— Ты сказал, кто живы остались, сбежали?

— Эти только что подошли. Тебя, знать, ищут.

— А те, кто были со мной?

— Эти полегли.

Лекарь продолжал копаться в своих снадобьях, как-то странно расплываясь перед глазами Юрия Всеволодовича. Это его раздражило:

— Да ты, молчун, я гляжу, еще и таинник? Скрывать от меня задумал что-то? Отвечай, когда князь велит! Брат мой Святослав где?

Лекарь перестал двоиться, вытаращился, испуганный окриком:

— Вместе с сыном Митрием и Глебом Рязанским туды вон потекли на конях. И еще девять дружинников с ними. Прорвались сквозь пеших татар, которы без коней остались, и — к реке. По льду пошли к Мологе. Оттоль, должно быть, на Шексну, потому как на Волгу идти страшно, там небось сплошь татары… Жизни себе сохранить хотели.

Что Святослав с Дмитрием покинули поле боя, не удивило Юрия Всеволодовича и даже не разгневало. Этого надо было ожидать: исполнили то, что замыслили, о чем сговорились, к чему и великого князя призывали. Пошли они, конечно, на Белоозеро. Желание выжить оказалось сильнее совести и чести. Ну, нетрог живут, если смогут, предательством себя запятнавши.

— Говоришь, и Глеб Рязанский с ними? — вышел из задумчивости Юрий Всеволодович.

— Ой, с ним грех и смех, несчастье пуще смерти. Подбежал ко мне: помоги, кричит, у меня в сапоге тепло, знать, крови сапог полный. Я глянул — нет ничего, никакой крови. Ты, говорю, князь, обосцался, вот и тепло там у тебя. А он захохотал и на сосну полез, оттудова зегзицей закукукал. Дружинники по знаку Святослава Всеволодовича сдернули его, завалили на лошадь кулем и увезли с собою.

Лекарь заколебался, боясь взглянуть в лицо великому князю. Тот заметил его нерешительность.

— Ну, говори уж до конца.

Лекарь поднял глаза:

— Не смею.

— Что так? Давно ли родным меня называл, а теперь оробел?

Лекарь стоял на коленях возле своих сумок, так на коленях и остался:

— Молю тебя, княже, только не гневайся, я тебе давно служу, везде с тобой побывал, все повидал и впредь постараюсь для ратников наших, сколь умения хватит, но сейчас молю с любовию и преданностью: уходи. Уходи ради всех нас, уходи вослед за братом, князем Святославом. Затаись, собери новое войско, тогда возвращайся. А мы пождем, мщение наше лелея. Никто тебя не осудит. Ты у нас одна надежа. Пропадешь ты — и мы все пропадем. Никому, больше чем тебе, не верят ратники. Без головы тело — ничто.

— Казалось, тени и молнии бегали по бледному лицу князя.

— Я предателем николи не бывал, — тихо сказал он наконец. — Братья мои не Святослав-трус и не Ярослав-обманщик. Братья мои — соратники живые и мертвые. Их оплачу, а с уцелевшими новый бой приму до конца.