Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

Позднее я был в этом месте раза три, – рассказывает Николай Ларин, – и хорошо помню, что каждый раз ландшафт там выглядел несколько иначе. Уже через год было понятно, что той песчаной горки, где мы закапывали прах, больше нет – а потом она снова появилась.

Среди подготовительных материалов к нашей книге имеется множество аудиозаписей. Фрагменты разговоров с людьми, знавшими Юрия Николаевича и участвовавшими в его жизни, использованы обильно, читатель наверняка обратил на это внимание. И многие собеседники сами, без специальных расспросов, в какой-то момент начинали говорить о тех чувствах, которые они испытали при известии о смерти художника Ларина. Могла бы получиться внушительная подборка цитат – эмоциональных, искренних, проникновенных. Но после некоторого раздумья эти высказывания все же оставлены за границами текста. Анализировать или интерпретировать их было бы странно, а приводить просто так, подряд, один за другим, – пожалуй, это выбивалось бы из общего стиля повествования. А стиль, он что-нибудь да значит; Юрий Николаевич с таким тезисом, хоть и расплывчатым, мог бы, наверное, согласиться.

Поэтому нет, не будет здесь развернутого коллективного некролога. Вместо него – сжатый, почти схематический обзор того, что происходило в последующие несколько лет.

Когда произведения, накопленные каким-нибудь художником за долгую жизнь и остающиеся в его собственности, переходят в статус наследия, возможен ряд сценариев. Два наиболее распространенных – или наследники все это компактно складируют и оставляют без движения до неизвестно каких времен (наиболее щадящий подвид того же самого – мемориализируют, сохранив почти нетронутым на прежних местах, но такое бывает чрезвычайно редко), или же спешат избавиться от ненужного им имущества (распродать, раздать тем, кто захочет взять «самовывозом», просто выбросить – увы, подобные случаи тоже известны). Наследие Юрия Ларина, к счастью, та и другая участь миновала. Вдова и сын восприняли как свою миссию не только хранение его работ, но и заботу об их присутствии в «культурном поле». Каждый из двоих на собственный лад воспринял, конечно, и все-таки в едином русле.

Уже осенью 2014 года Ольга Максакова начала искать возможности для устройства посмертных выставок – помимо долга, она ощущала это еще и как психотерапевтическую меру для себя самой. Очень посодействовала тогда московская галеристка Елена Осотина. А еще на выручку снова пришла Ирина Арская, и меньше чем через год после ухода Ларина, в конце июля 2015-го, в Петербурге открылась выставка «Монолог счастливого человека». Ирина Игоревна и стала ее куратором, хотя этой роли в отношении творчества Юрия Николаевича прежде избегала:

Он очень хотел, чтобы именно я когда-нибудь сделала его выставку. А я ему всегда говорила: «Нет, живыми художниками я не занимаюсь». Но после его смерти мы стали искать в Петербурге площадку. По счастью, мои друзья Юлия Демиденко и Мария Макогонова работали в Музее истории Санкт-Петербурга, на территории Петропавловской крепости. В итоге нам дали самое большое помещение – Иоанновский равелин. Я в отпуске этой выставкой занималась. Перекрашивали стенды в белый цвет, спешно привозили работы Юрия Николаевича из Москвы… Успех был невероятный. Хотя Петропавловская крепость не лучшее место для выставок, особенно летом: толпы туристов, много случайных людей. Но здесь было высокое качество посетителей. Казалось бы, чисто московский художник, да и не могу сказать, что мы сделали какую-то выдающуюся рекламную кампанию – все как обычно. Но на вернисаж пришло огромное множество людей, весь «правильный» Петербург. Оказалось, что очень многие его знали.