Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

Этот детский дом мы все вспоминаем с большой теплотой. Воспитатели и руководители у нас были очень хорошие. Не знаю, как мальчишки, а за девчонок могу сказать, что никогда мы не слышали ни криков, ни одергиваний. Среди девчонок была очень спокойная атмосфера, мы друг друга жалели, помогали.

И еще одна цитата из интервью с ней:

Хотели меня удочерить, но, слава богу, не удочерили. Я рада, что попала в детский дом. Там было воспитание. А так еще неизвестно, в какую семью я бы попала. Благодарна судьбе, что у меня сложилось именно так.

Личные свидетельства детдомовцев заставляют вспомнить о тексте, который нельзя назвать документальным – но и сугубо художественным вымыслом тоже нельзя, наверное. В пьесе Александра Володина «Старшая сестра» (был такой знаменитый спектакль в БДТ у Георгия Товстоногова, а потом еще и кинофильм с Татьяной Дорониной в заглавной роли) есть монолог Нади, адресованный ее сестре Лиде, где содержится эмоциональное, приподнятое описание их прежней детдомовской жизни. Позволим себе привести фрагмент.

Помнишь, как мы жили в детском доме? Ты ничего не помнишь, это ужасно. Там все жили как при коммунизме. Один раз воспитатели хватились – в столовой нет корок от мандаринов. Оказывается, старшие не едят, оставляют мандарины младшим. (Все с большим возбуждением, с тоской.) А помнишь? В коллективе плохое настроение – трубить общее собрание! Помнишь, как ты упала, у тебя было сотрясение мозга, в день нашей годовщины. Совет решил: отставить праздник! Не может быть в одном доме горе и радость. Дежурство по тишине. Бюллетень здоровья каждые три часа. Четырнадцать дней без памяти! Первое слово: «Хочу клюкву». Сообщение по радио: «Хочет клюкву». Все друг друга поздравляют. Постановление десять процентов заработка на подарок врачу. Встреча под оркестр. Помнишь, каждый месяц день рождения. Ляля, Лена, Леля, Лиля, Лида – все на букву «л», все вместе, какая разница!

Как ни парадоксально, наименее убедительными здесь выглядят мандарины – трудно предположить, откуда бы им взяться в Омске в военные годы (этот хронотоп отчетливо задан в пьесе). Тем более чуть ли не на соседней странице проскальзывает такой обмен репликами: «Лида. Что читаешь? – Надя. „Робинзона Крузо“ – Лида. Нам ее во время войны читали – как он пищу себе добывал, очень было злободневно». Тут на стыке можно процитировать опять же Тамару Шульпекову, вспоминающую свой первый детдомовский «сезон» (осень 1944‐го – зима 1945‐го; Юра Гусман тогда еще жил с семьей в Сталинграде):

В Заплавном было мало еды, мы сами что-то старались себе добывать. Ходили на речку, ловили мальков, сушили их и ели. Мальчишки по огородам лазили. А в Средней Ахтубе нам помогал местный плодоовощной завод, это было заметно. Рыбий жир нам сразу стали давать, от которого мы носы воротили, хоть были все очень исхудавшие.