Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

Детский дом рассчитан по плану на 200 человек. На 13 ноября 1945 года фактически состоит 178 человек. Воспитатели 9 человек, из них 7 человек со средним педагогическим образованием и 2 человека незаконченное среднее образование. Детдом размещен в 6 зданиях, вполне пригодных под детское учреждение, но требующих обязательного ремонта. В основном остекления зимних рам, для чего потребуется 5 ящиков оконного стекла. Санитарное состояние в целом удовлетворительное, за исключением кухни-столовой. Злоупотреблений и хищений не обнаружено, есть единичные случаи покупки у частных лиц керосиновых ламп на сумму 600 рублей.

При проверке требований расходов продуктов со складов обнаружены систематические приписки к отпущенному на кухню в сторону увеличения отпуска продуктов, а также переделка, то есть против фактического отпуска с одного вида продукта на другой, как, например: по требованию от 4 февраля 1945 года было отпущено на кухню лук 2 кг, переделано на муку 12,0 кг и т. д. А за время с 1944 года по день настоящей ревизии, то есть по 12 ноября, отдельными приписками и исправлениями в требованиях присвоено кладовщиком Бондаренко Е. А. нижеследующие продукты: сахару 24 кг, мясо 19,9 кг, яйцо 210 штук, масло 18,7 кг, пшено 22,6 кг, конфеты 2,7 кг, мука 76 кг, пряники 1,8 кг, яичный порошок 10,0 кг. Написано прошение прокурору о расследовании данного дела и привлечении к ответственности.

Случаи подворовывания продовольствия и имущества в детских домах действительно бывали. В стране даже периодически проводились специализированные кампании по борьбе с «отдельными вопиющими фактами» такого рода – их показательно вскрывали, фигурантов сажали или выгоняли с должности, ситуацию ставили на контроль. В Среднеахтубинском спецдетдоме при обоих директорах, Кремневой и Климовой, ничего похожего не возникало абсолютно. Что ж, человеческий фактор никто и никогда не отменял.

Об этих руководительницах до нас донеслись самые благоприятные мнения воспитанников. Правда, две педагогические дамы исповедовали разные стили управления, что ощутимо даже на уровне собирания крох информации. Насчет Клавдии Михайловны Кремневой у Юрия Ларина в мемуарах проскальзывает такая мимолетная характеристика: «Ее прозвали Железный палец. На столе в ее кабинете лежало стекло, однажды она постучала по нему пальцем и разбила его». Но за строгостью – похоже, вовсе не показной – всегда ощущалась сердечная привязанность к этим десяткам сирот, оказавшихся под ее попечением. Ее побаивались, однако уважали безмерно.

Августа Сергеевна Климова придерживалась иной концепции, которую, пожалуй, позволительно назвать «демократической». По крайней мере, заведенный ею обычай принимать у себя в доме в любое время любых воспитанников, приглашенных сыном Володей, говорит в пользу именно такой версии. Добавим к этому суждению яркую «картинку» из воспоминаний Владимира Климова: «У Толи Чеботарева была любовь по имени Светлана, так мама зимой давала им ключи от своего кабинета – пусть там видятся, не гулять же на морозе». Подобные вольности, понятное дело, допускались далеко не в каждом детском доме. Словом, две директрисы отличались друг от друга во многом, однако за обеими в равной степени закрепился образ «честной, доброй и справедливой».