Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма

Я, кажется, подробно писала тебе о Марине. Повторюсь. Вначале, получив почасовую работу, мы были счастливы, потому что перспективы были очень надежными: почасовая работа должна была продолжиться на следующий год, твоя справка обеспечила бы прожиточный минимум и т. д.[532] Но все как-то сразу же изменилось, поскольку уже в самом начале вышло постановление министра куль туры Квебека об отмене[533] гуманитарных факультетов в английских колледжах <…> с будущего учебного года. Это просто такая доля у нее, на самом же деле отмена их дело прогрессивное, потому что курсы эти, <…> чепуха сплошная, никакого отношения к образованию не имеющая, но дающая приличную зарплату, никакой ответственности и легкую жизнь преподавателям. (Их бы в советскую школу 50–60 годов!)

Студенты и преподаватели по этому поводу бастуют, но это ничего не означает. <…> Марина срочно рассылает документы во французские колледжи, потому что там будет расширяться преподавание английского языка как второго. Правительство наконец увидело, что выпускает студентов, не могущих ни писать грамотно, ни прилично говорить не только на втором государственном языке Канады, но и на родном. Не хочется Марине учить английскому, и шансы, как здесь всегда, сомнительны, но выхода нет. Мы же обе научились здесь (представь, и я – тоже) не думать обо всем вперед:

сейчас есть работа, прожить можно, и слава Богу. <…>

Вера сообщила мне о смерти Левушки Дмитриева[534], ужасно жаль его. Она был на панихиде в Пушкинском доме. Пишет, что ученые выглядят жутко, Д.С. Лихачев чуть ли не лучше всех. Снаряды ложатся рядом, как ты любил говорить. Кто следующий? Нам, слава Богу, не дано знать.

Будь здоров, дорогой мой друг, обнимаю тебя.

P.S. Ты как-то писал, что Наташе предстояла операция. Была ли она и как чувствует себя Наташа?

26 апреля 1993 года [535]

Милая Фрина!

Помнишь, был такой фильм «Шел солдат с фронта и попал опять на фронт». Вот я только вышел из больницы, и сейчас снова отправляют в больницу. Ты не пугайся, ничего страшного, просто «расстройство всякого устройства». Одно проходит, другое начинается. Но вообще ничего серьезного нет и поэтому опасаться причин нет. Просто хотят сделать обследование. Такие любопытные врачи. Писать мне продолжай на мой обратный адрес, мне будут приносить письма. Я очень беспокоюсь, как дела у тебя и у Марины. И вообще мы еще обязательно должны в этой жизни повидаться, поэтому помирать я не собираюсь.

Обнимаю тебя.

Целую тебя нежно,

Твой Ю.

3 мая 1993 года

Юрочка, дорогой мой!

3/V-93

Сегодня пришло твое письмо, дату которого установить трудно: в письме ее нет, а на конверте такая разлапистая печать, что не разобрать. Кажется, что письмо от 26 апреля. Тогда оно пришло очень быстро. Ты в больнице и успокаиваешь меня, как всегда, пишешь, что обследование и ничего серьезного. О Господи! Правда ли это?.. и что означает «то одно, то другое»? – нет ответа и не будет, я думаю, ведь ты не понимаешь, что мне было бы во сто раз легче, если бы я знала подробности всего, что с тобою. Ну, так тому и быть, будь по-твоему. Я только буду молиться, чтобы все было хоть относительно благополучно и то легкомысленное, что было тобою сказано в конце письма: «мы еще должны с тобою повидаться в этой жизни», – каким-то образом осуществилось. Будем жить и веровать.

А здесь «снова, как прежде, весна». Вернее, деревья еще только распускают листья, но уже лето по температуре воздуха, по пенью птиц, по расцветшим цветам вокруг. Марина «дорабатывает», хотя, кажется, ей дадут доработать еще и июнь для каких-то интенсивных курсов. А потом неизвестно, что будет, но ее курсов точно не будет. Поглядим. <…> Приезжал Федя на два дня, замкнут, неразговорчив, огорчает этим Марину. Не меня – я это все принимаю и не делаю истории из его закрытости: время пришло. Он еще не решил, ехать ли в Сорбонну. По делу выйдет мало что, только удовольствия, а денег бездна, так что… <…> А вот Марина в августе хочет ехать в Москву, сердце ее рвется к Юре. Подумай, в ноябре будет уже 4 года как она не видела ребенка, тяжело на самом деле. Ей привез один бывший дипломат его фотографии, которые он сам сделал (дипломат, то есть). Юра выше ростом, чем Марина, а выражение лица все то же: сразу видно, какой он нервный.