Юрий Милославский, или Русские в 1612 году

- Что, пан, будешь ли вперед непрошеный кушать за чужим столом? сказал незнакомый проезжий. - Спасибо тебе, - продолжал он, обращаясь к Юрию, - спасибо, что проучил этого наглеца. Да будет с него; брось этого негодяя! У нас на Руси лежачих не бьют.

Дай мне свою руку, молодец! Авось ли бог приведет нам еще встретиться. Быть может, ты поймешь тогда, что присяга, вынужденная обманом и силою, ничтожна пред господом и что умереть за веру православную и святую Русь честнее, чем жить под ярмом иноверца и носить позорное имя раба иноплеменных. Прощай, хозяин! Вот тебе за постой, - примолвил он, бросив на стол несколько медных денег.

- Не надо, кормилец! - сказал хозяин с низким поклоном, - мы и так довольны.

Незнакомый посмотрел с удивлением на хозяина; но, не отвечая ничего, пожал руку Юрию, перекрестился, вышел из избы и через минуту промчался шибкой рысью мимо постоялого двора.

Меж тем поляк успел выбраться из-за стола и пробирался к дверям. Юрий остановил его.

- Не уходи, пан, - сказал он, - я сейчас еду, и ты можешь остаться и буянить здесь на просторе сколько хочешь. Прощай, Кирша!

- Нет, боярин, прошу не прогневаться, - сказал запорожец, - я по милости твоей гляжу на свет божий и не отстану от тебя до тех пор, пока ты сам меня не прогонишь.

- По мне, пожалуй! Но пеший конному не товарищ.

- Да у меня есть на что купить лошадь.

- А я продам, - сказал хозяин. - Знатный конь!

Немного храмлет, а шагист, и хоть ему за десять, а такой строгий, что только держись! Ну, веришь ли богу!

если б он не окривел, так я бы с ним ни за что в свете не расстался.

- Добро, добро! - прервал Кирша, - лишь бы только он дотащил меня до первого базара.

- Мы поедем шагом, - сказал Юрий, - так ты успеешь нас догнать. Прощай, пан, - продолжал он, обращаясь к поляку, который, не смея пошевелиться, сидел смирнехонько на лавке. - Вперед знай, что не все москали сносят спокойно обиды и что есть много русских, которые, уважая храброго иноземна, не попустят никакому забияке, хотя бы он был и поляк, ругаться над собою. А всего лучше вспоминай почаще о жареном гусе. До зобаченья, ясновельможный пан!

V

Утренняя заря румянила снежную равнину; вдали, сквозь редеющий мрак, забелелись верхи холмов, и звезды, одна после другой, потухали на чистом небосклоне.

Дорога, по которой ехал Юрий в сопровождении верного слуги своего, извиваясь с полверсты по берегу Волги, вдруг круто повернула налево, и прямо против них дремучий бор, как черная бесконечная полоса, обрисовался на пламенеющем востоке. Проехав версты две, они очутились при въезде в темный бор; дорога шла опушкою леса; среди частого кустарника, подобного огромным седым привидениям, угрюмо возвышались вековые сосны и ветвистые ели; на их исполинских вершинах, покрытых инеем, играли первые лучи восходящего солнца, и длинные тени их, устилая всю дорогу, далеко ложились в чистом поле.

Алексей несколько раз начинал говорить с своим господином; но Юрий не отвечал ни слова. Погруженный в глубокую думу, он ехал медленно, спустя поводья своей лошади. Последние слова незнакомого проезжего отозвались в душе его; тысячи различных мыслей и противоположных желаний волновали его грудь.

"Русские - рабы иноплеменных!" Ах! эти слова, как похоронная песнь, как смертный приговор, обливали хладом его сердце, кипящее любовью к вере и отечеству.

"Нет, - сказал он, наконец, как будто б отвечая на слова незнакомца, нет, господь не допустит нас быть рабами иноверцев! Мы клялись повиноваться не польскому королевичу, но благоверному русскому царю.

Владислав отречется от своей ереси; он покинет свой родной край: наша земля будет его землею; наша вера православная - его верою. Так! он будет отцом нашим; он соединит все помышления и сердца детей своих; рассеет, как прах земной, коварные замыслы супостатов, и тогда какой иноплеменный дерзнет посягнуть на святую Русь?"

- Кой черт! - вскричал Алексей, наехав на колоду, через которую лошадь его с трудом перескочила. - Пора бы солнышку проглянуть; что это оно заленилось сегодня?., всходит - не всходит.

- Мы едем в тени, - отвечал Юрий. - Вот там, кажется, поворот, и нам будет ехать светлее.

- И теплее, боярин; а здесь так ветром насквозь и прохватывает. Ну, Юрий Дмитрич, - продолжал Алексей, радуясь, что господин его начал с ним разговаривать, - лихо же ты отделал этого похвальбишку поляка!

Вот что называется - угостить по-русски! Чай, ему недели две есть не захочется. Однако ж, боярин, как мы выезжали из деревни, так в уши мне наносило что-то неладное, и не будь я Алексей Бурнаш, если теперь вся деревушка не набита конными поляками.

- Ты слышал конский топот?

- Да, боярин, а зимою табунов не гоняют. Чего доброго!.. Кострома недалеко отсюда, а там стоят поляки: не диво им завернуть и в здешнюю сторону.

- Да, это быть может.

- Ну, если этот трус Копычинский им нажалуется, и они пустятся за нами в погоню? а за проводником у них дело не станет: Кирша недаром остался на постоялом дворе.

- И, Алексей, побойся бога! Неужели ты думаешь, что тот, кто по милости нашей глядит на свет божий, не посовестится...