Юрий Звенигородский

— Как любили говаривать наши предки, — начал он сызнова, — всякая рать — до мира, а любой мир — до рати. Двадцать лет минуло. Отдышались. И продолжили прерванное. Ведь главное было не решено: кто возглавит Русь, Москва или Тверь? Казалось бы, спорить не о чем. По смерти деда твоего Ивана ярлык на великое княжение получил в Орде Дмитрий Суздальский. Многие считали это несправедливым, привыкли, что Владимирский стол принадлежит роду князей московских. Хотя, если разобраться, Дмитрий Суздальский был прапраправнуком Всеволода Большое Гнездо[45], а твой родитель — лишь сын его прапраправнука. Следовательно, суздальские князья коленом старше московских.

— Постой, — перебил Юрий. — Не хочешь ли ты сказать, что нынешний Борис Нижегородский, коего мне предстоит низвергнуть, есть брат Дмитрия Суздальского и больше имеет прав на великокняжеский стол, нежели мой брат Василий?

Морозов подумал:

— Мудрено, но это так. В том-то и сложность старого престолонаследия, что все путаются в нем и воюют. Потому твой отец решил раз и навсегда: предавать престол сыну, а не старшему в роде. Похоже, решил он это еще будучи двенадцатилетним отроком. Ничто же сумняшеся, поехал в Орду и сумел вытребовать себе ярлык. Правда, хан по тогдашней слабости не подкрепил его войском. Пришлось вести лишь московские полки, дабы взять Владимир. Старый Дмитрий испугался и их, вернулся в свой Суздаль. Молодой Дмитрий Московский стал великим князем. А в Твери-то сидел Михаил, сын казненного в Орде Александра. Вот тут и вспомнились кровавые счеты. Опять началась усобица.

— Несмотря ни на какие права? — вставил Юрий. — О Господи!

— По старому, привычному праву, — разъяснил Семен Федорыч, — Михаил Тверской был коленом ближе к Большому Гнезду, нежели твой родитель. Только кто на это смотрел, коли шла речь о высшей власти?

Краткий миг воцарившейся тишины прервал младший из потомков Всеволода Большое Гнездо:

— Будет. Я уже наслышан о борьбе татуньки с Михаилом Тверским. Тот четырежды подходил к Москве, то с литовцами, то с татарами. В пятый раз подписал мир. Годовалым я был тогда, знаю с чужих слов. Вижу: Тверь теперь усмирена до зела[46]. Верю: Василию с нашим четвероюродным дядюшкой Михаилом хлопот не будет.

— Верь, княже, верь, — ободрил Морозов. — И, пока вера есть, спи спокойно.

В опочивальне более не возникало речей. Прошла минута-другая. Слышались мерное дыхание учителя и прерывистые вздохи ученика. Когда же и Юрия сморил сон, он увидел себя тем Юрием-предком, что был женат на Кончаке и оговорил перед ордынским царем своего дальнего родича, одноименца нынешнему Михаилу Тверскому. Того изрубили Узбековы палачи. История повернулась лицом к Москве. А ведь все могло быть совсем иначе, не умри так внезапно луноликая азиатка Кончака.

4

Утренничали в воеводской избе. Юрий удивился большой перемене в Донском герое Дмитрии Всеволоже. Старый воин, вчера еще напряженный, как пардус перед прыжком, сейчас расслабленно улыбался, потирал руки, брал блюда, весело приговаривая:

— Люблю мазунчики! Люблю кундумчики![47]

Князь обратился к нему:

— Дмитрий Александрович, как же мы с одной охраной, без ратных сил войдем в Нижний со столь тяжелым намерением?

— Ой, Юря, — отмахнулся старик, по-отцовски назвав недавнего малолетку-княжича, — не бери в неготовую голову козни опытных умов. Верь, все будет в порядке.

— Войдем, как к себе домой, — подкрепил родительские слова Иван Всеволож.

— Борис Нижегородский, должно быть, ломает голову, как получше нас встретить, — жуя, промолвил Александр Белевут.

— С нами царская грамота и царский посол, — жестко объявил Иван Кошкин.

Сын Донского, побелев, поднялся из-за стола:

— Господа и братья, бояре и друзья мои, — изо всех сил сдерживаясь, начал он спокойно. — Государь-брат не для прогулки присоединил меня к вам. Я — его око, его уши, его уста. Вы неподобное и скверное сделали, не взяв меня в свой совет.

— Какой совет, Юрий Дмитрич? — опешил сын Редеди Белевут.

Князь Улан, сидевший, как слепоглухонемой, внезапно дал знать о своем присутствии:

— Каназ прав. Вы, два Ивана, почему не позвали его, когда я сказал?

Иван Кошкин поперхнулся кундумом. Иван Всеволож отер руки. Взор его сосредоточился на отце. Дмитрий Александрович тихо промолвил:

— Не сердись, Георгий. Винюсь в устарелой привычке видеть отрока-князя. Прозреваю: не отрок! Впредь мы с тобой — как меньшие. — И обратился к сыну: — Иван, нас ждет человек. Пусть повторит перед Юрием Дмитричем то, что говорил ночью. Вручи ему калиту и отправь ямским гоном к государю в Коломну.

Слушая эту речь, Юрий остановился глазами на сидевшем с краю стола Семене Морозове: учитель исподволь дивился ученику.

— Пройди со мной, господине, — уважительно обратился к князю младший Всеволож.