Юркины бумеранги

Этим заявлением Петька разом переменила обстановку. Никто не стал ее ругать, а все только хвалили и про всё расспрашивали. Только Ирина простонала:

— Дитя неразумное! На что ты себя обрекаешь?

Но на Ирину цыкнули, а Петьке велели сесть за пианино.

— Смотришься! — оценил папа.

На этом радость от поступления в музыкальную школу и закончилась.

Ольга Михайловна, учительница по специальности, открыв на втором месяце обучения у Петьки ненависть к басовому ключу, нотному стану и «этому черному ящику», не рассердилась и не обиделась, а стала спрашивать с нерадивой ученицы нестрого. На уроках разбирала с ней домашние задания, потому что дома Петька к нему не прикасалась, задавала нетрудные пьески. Но не все учителя были такие понятливые и милосердные. Сольфеджио Петька стала безбожно прогуливать.

— Мам, я в музыкалку! — хватала папку под мышку и шла слоняться по городу в то время, как сознательные одноклассники поют по нотам: «А кто у нас умный…»

С хором Петька боролась еще отчаяннее. Татьяне Дмитриевне почему-то очень нравился ее голос, и доставались за это Петьке самые сложные партии. Но к тому времени Елизавета Петушкова научилась падать в обморок. Не по-настоящему, а так, понарошку. Петька выдумывала про себя что-нибудь очень страшное (например, что ей прямо в сердце выстрелили враги) и так верила себе, что бледнела, тяжелела и медленно сползала на пол. Ох и переполох тут начинался! Но злоупотреблять этим нельзя: после двух таких обмороков мама потащила Петьку в больницу. Врач ее осмотрел, пожал плечами и выписал витамины.

Петька была уверена, что просто так музыкальную школу бросить нельзя. И она стала «терять» школьные учебники и сборники нот. В конце года она с треском провалила экзамены по всем предметам и была вызвана к директору.

Директор (пожилой, с палочкой, похожий на черепаху) напоил ее чаем и спросил:

— Не хочешь учиться?

— Нет, — честно сказала Петька.

— А Татьяна Дмитриевна тебя хвалит. И Ольга Михайловна тоже… Ну нет так нет.

Он выписал ей справку, что она, Елизавета Петушкова, проучилась в ДМШ № 1 один год и сказал:

— Локти кусать будешь.

— Нет! — уверила Петька, не веря такому легкому освобождению.

— Учебники верни.

— Верну!

— Ну, до свиданья, Елизавета Петушкова.

И Петька чуть не бросилась ему на шею.

Вспомнив сейчас все это, Петька усмехнулась, посочувствовала невидимому ребенку, третий раз долбившему по клавишам «Гей, ты Висла голубая!», и спрыгнула с ящика. Устроилась на коврике, достала из-за пояса толстую тетрадь. Это был песенник одной маминой подруги. Она подарила его маме давным-давно, когда еще даже Ирины на свете не было, и песни все были старые. У некоторых мама помнила мелодии и пела Петьке, но в основном на Петькины приставания отвечала:

— Ой, доченька, это так давно было… Слова вроде бы знакомые, а мелодию я, кажется, и тогда не знала.

Но Петьку это не огорчало. Она сама придумывала мелодии ко всем песням в тетради. Они не запоминались, и каждый раз Петька пела по-новому. Но больше всего привлекали в тетради Петьку не песни, а рисунки. Рисунков было много. Что и говорить, мамина подруга, тетя Нина, была настоящим художником.

На самой первой страничке были нарисованы мальчик и девочка. Они стояли по разные стороны гигантской (совсем как Камень в Петькином дворе) ракушки-рапаны. Девочка прислонилась к ракушке спиной и заплетала косу. А мальчишка (с пушистой белой головой, как у Олежки) лег на ракушку пузом, растопырив руки, будто хотел ее обнять. Рот его был смешно округлен. От удивления, что ракушка такая большая. Или оттого, что в ней поет море. На верхушке раковины-громады сидела кошка и умывалась. Рисунок был очень подробный, детальный, как фотография. Каждый волосок вырисован у мальчишки, каждый узор на девчонкином платье. И травинки, и камушки…

Много было рисунков в тетради: сказочные города, влюбленные пары, быстроногие олени… Было четыре больших портрета. Самый любимый — мамин. Во весь лист — молодое мамино лицо. Полуулыбка, взгляд насмешливый, брови вразлет. Мама здесь чуть старше Иринки. И не скажешь, что МАМА.

Еще был суровый моряк в порванной тельняшке. Девочка в панамке (закусила пухлую нижнюю губу и куда-то тянулась рукой, и Петьке казалось, что девочка гладит дельфина). Был портрет Ихтиандра из кинофильма «Человек-амфибия». Петька в который раз подумала, что Ихтиандр похож на Денька: такой же узколицый, смуглый, с острыми скулами.

Петька улыбнулась. Как хорошо все вчера закончилась! Теперь Денёк тоже будет Бродягой Заколдованного Леса. Надо попросить Ленкину маму и ему сшить плащ. Тогда можно будет устроить настоящее посвящение в Бродяги! Как раньше посвящали в рыцарей. Как хорошо, что Денёк оказался не виноват, что он такой честный и добрый, настоящий друг и что однажды Петька забрела в Первомайский переулок!

Она захлопнула тетрадь и огляделась. В Хижине был порядок, устроенный и поддерживаемый Ленкой. Но Петьке так хорошо было здесь среди тишины и уютных знакомых вещей, что захотелось сделать что-нибудь полезное.