И тут поднялся Петькин папа. Он был не очень высокий, но широкоплечий и красивый, а сейчас казался выше всех собравшихся. И Петьке представилось, что он в широкополой шляпе из серого фетра, с изогнутым пером, в развевающемся на ветру плаще и при шпаге. Будто какой-нибудь герцог. Очень хороший, справедливый герцог, который заступается за всех добрых и слабых. В папину речь Петька не очень вникала. Папа говорил примерно то же, что и тогда маме, — и про самозащиту, и про вандализм, и про справедливость. Его хорошо слушали, кивали, но, когда он закончил, снова заголосила «А в кубе»:
— Шалаш вам, значит, жалко, а человека… — Ее палец уткнулся Скрипуну в живот. — Живого человека, значит, не жалко?
— Сто-оп! — остановил всех дядя Сева. — Мы уже совсем не туда заехали. Не то дело разбираем, товарищи. Собрание-то по поводу чердака.
— Послушайте! — выкрикнул вдруг Сашка. — Ну что вам, жалко, что мы там играем? Этот чердак никому не нужен был. Там только грязь и мусор… Мы все убрали, вычистили, все там устроили, а вы нас — выгонять. Вы же сами детьми были…
«Ну „А в кубе“ точно не была. Она родилась такой», — тоскливо подумала Петька.
— Дети не должны проводить свой досуг без строгого контроля со стороны взрослых. Это приводит к девиантному поведению.
После этой фразы над Поляной повисла тишина. Она, как паутинка в лесу, была соткана из множества нитей-звуков: из дыхания споривших людей, из музыки кузнечиков, из лая собаки где-то неподалеку, из шороха шин по асфальту дороги там, за домами, из шелеста листвы. Петька задрала голову и смотрела на небо. Чтобы не расплакаться. Только одно поняла она из заумной фразы «А в кубе». Что Хижину им не отдадут.
И вдруг в этой тишине, сотканной из звуков летнего вечера, прозвучал спокойный голос Петькиной бабушки, Арины Аркадьевны Метельской:
— Почему же без взрослых? Я их контролирую. Разве вы не знали, что мы с ребятами организовали детский театр и на чердаке у нас были репетиции? Подтвердите-ка, Антон Владимирович…
— A-а… Н-да… Да, конечно! — немного запинаясь, подтвердил Сумятин и вытер платком свою лысеющую голову, хотя было совсем не жарко.
— Откройте сундук, если хотите, — голосом, полным достоинства, продолжила Арина Аркадьевна, — посмотрите: там наши костюмы и реквизит.
2
В конце зимы Петька любила приносить домой веточки тополя. Она бережно ставила их в воду и начинала жить ожиданием маленького чуда: недели через две почки лопались и распускались клейкие светло-зеленые листики. За окном ревели февральские метели, а на Петькином столе начиналась весна.
Точно такая же весна началась в Петькином сердце после бабушкиных слов. Ребята смотрели недоуменно, а Петька сразу все поняла и возликовала: бабушка решила их выручить. И выручила! Дело сразу приняло другой оборот.
— Да? А что за театр?
— Как же он называется?
— Когда представление-то дадите?
— Вот уж не знал, что мой Лёха в артисты успел записаться!
— Что же вы сразу ничего не сказали?
— Арина Аркадьевна, возьмите к себе моего оболтуса, может быть, поумнеет.
Заинтересовались все. «А в кубе» поджала губы и удалилась, за ней, как свита, последовали Акимов и Скрипун. А бабушка, попыхивая трубкой, с достоинством отвечала на вопросы. И тут Петька поняла, в кого она, Елизавета Петушкова, умеет так спокойно врать.
— Театр так и называется — Театр Капитанши Арины.
Взрослые смутились, мальчишки хихикнули.
— Что-о?! Вы не знали, что весь двор зовет меня Капитаншей? Ах, думали, что я не знаю! Ну… Спектакль покажем через три недели. Бесплатно, конечно, только помогите с декорациями. Вашего Виталика, Ниночка, я возьму, он вовсе не оболтус. У меня для него и роль есть…
— Все-таки, Арина Аркадьевна, надо было меня в известность поставить. Театр — это, знаете ли… театр. Дело-то нешуточное!
Вечером Петька благодарно приткнулась к бабушке, сидящей на диване с солидным томом Шекспира.
— Что тебе, радость моя?
— Ба-а… А как ты догадалась нам помочь? Давно придумала про театр, да?
— Боже упаси! Я вообще в ваши дела не хотела вмешиваться. Только когда вникла, поняла, что положение безвыходное, надо на что-то решаться, чтобы вы не стали щеколдами…
— Бабушка! — возмутилась Петька.
— Ох, Лиза, дружочек, всякое может случиться даже с самыми хорошими детьми, если им нечем заняться. Этот Гера Щеколдин тоже не всегда был таким пакостником.
Петька задумалась. А ведь правда! Сначала все дети хорошие, кто-то покапризней, кто-то поспокойней, но никогда нельзя сказать заранее, какой из него вырастет человек. Все маленькие такие хорошенькие… Вот даже у животных! Гусята, козлята, крокодильчики становятся гусями, козлами, крокодилами. Все были маленькие. Но из кого-то вырастет папа, мама, Иван, а из кого-то — Скрипун, Щеколда и «А в кубе».
Петька тряхнула головой.
— Я не знаю, от чего это зависит, — сказала она твердо, — но я точно знаю, что мы никогда не будем такими, как Щеколда!
— Ну и славно… Впрочем, Щеколда — еще не конченый человек! — усмехнулась бабушка и углубилась в Шекспира.
Но Петька опять затеребила ее:
— Бабуль, а почему именно театр?