Юродивая

Вывески… афиши… резкий, режущий огонь реклам… мыло, товары, рубахи, пули, пистолеты… покупаю, продаю… Ищу вывеску, где было бы написано: здесь… ЭТО ЗДЕСЬ… СЧАСТЬЕ — ЭТО ЗДЕСЬ… ищу и не нахожу. Собака время от времени поднимает голову и воет, глядя на фонари, на прохожих, на звезды. Вздрагивает от свиста пуль над головой. Вот «БАНКЪ», там деньги, забавные цветные бумажки, они не пахнут, собака, и их нельзя съесть. Кто же нам подаст кусок?.. вот еще ресторанчик, авось, здесь люди милостивей… Впадаем в нутро харчевни: запахи вина, мяса, зелени гуляют, сшибаются, дразнят. Куда, шваль подзаборная?!.. В тюрьму захотела?!.. Зачем мараться, свистни солдат с улицы, они пристрелят ее на месте, ее и пса… Не зови. У меня есть револьвер. Я сам ее прикончу. Она и пикнуть не успеет.

На меня двигался человек с револьвером. Дуло глядело мне в глаза. А может, в грудь. Дуло, как сетчатый глаз стрекозы, оглядывало меня — с ног до головы и изнутри. Шаг. Еще шаг. Еще шаг. Какое у него было лицо, у человека? Белое пятно моталось передо мной. Я видела только дуло. Неужели вот она, моя настоящая смерть. Так она будет послана. Бог сжалился надо мной. Бог берет меня к себе. Но жизнь. Но жить хочу превыше всего. В жерле поганой Войны. В месиве ужаса и смертей. В кровавой каше лжи и предательства. Жить!

Дуло вблизи. Мимо меня несут крабов на подносе. Собака взвизгивает и подпрыгивает и хватает убийцу зубами за кисть руки, держащей револьвер. Стреляют из жрущего и пьющего зала: собака падает, клацнув зубами, в боку ее зияет рана, и алая кровь течет по черной шерсти, густея, разливаясь по мраморному полу. Моя собака. Прощай. Я так и знала, что за добро твое воздастся тебе.

Дуло поднимается и целит мне в лоб. Ну, скорее. Что медлишь. Промедление смерти подобно. Чьей?!

Он стреляет. Он опускает курок. Но выстрела не слышу. Тень или живое тело метнулось впереди меня, упреждая пулю?!

Откуда Ты вывернулся, Исса?! Как Ты успел… почему…

Он хватает меня за руку. Крепко, железной хваткой. Тянет к выходу. Буква «ЯТЬ». Буква «ФИТА». Загуляла, напилась старой императорской водки старуха Зимняя Война. Исса, какой Ты исхудалый. Исса, как Тебе тяжело жить. Как Ты выследил меня, Исса?! Исса, как я люблю…

— Бежим!

С натугой подается изукрашенная фальшивым золотом дубовая дверь. Мы на черной ночной улице. Мы бежим, увязая по колени в снегу, Исса вцепился мне в руку, тащит за собой, смеется. Он весь в крови. По хитону Его, рубищу, подобному моему, изобильно течет кровь, пропитывая полы и складки. Он ранен в плечо. Чепуха. Рана пустяковая, Ксения. Забудь, не заботься. До свадьбы заживет.

А когда наша свадьба, Исса?..

Терпельница ты Моя. Еще напляшешься. Еще наплачешься. Еще наспишься под свисты пуль под заборами, бок о бок с чужими мужиками. Еще будешь вонзать зубы в отравленный пирог. Еще поборешься ночью с чудовищами. Еще станцуешь с черным медведем, под звонкий бубен, на Красной, прекрасной площади, возлюбленной не меньше Моего тобою.

«Страждет смертный человек,
но Ты больше любого смертного страдал, Господи.
Каюсь, Господи, в слезах перед Тобою,
что не всем умирающим поднесла я к губам Святую Икону Твою».

Покаянная молитва св. Ксении Юродивой

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. РАССТРЕЛ

«Богородица, счастье мое, нежная Защитница всех живущих!
Пусть расстреляют тело мое, как слуги Диавола расстреляли Царей моих;
упаси живую душу мою от гибели,
дай живой душе моей проклятого Сатану одолеть.
Не отними любви Своей от меня,
простри надо мной благодатный Покров Свой».

Хвалебная песнь Богородице св. Ксении Юродивой Христа ради

Этот великий сумасшедший город, изукрашенный с ног до головы щедрой и злобной Зимней Войной, был непохож сам на себя.