Почему-то подумалось, что внезапная вежливость моей соседки, она неспроста…
– Он свяжется с шаманом. Он сказал, – Эль к каше отнесся осторожно. Он заглянул в котелок, несколько обуглившийся снаружи, а затем и в тарелку Глена, изображавшего неправдоподобный энтузиазм и почти восторг, причем благоговейный, ибо кашу он клевал по зернышку. – Говорящие с духами слышат, что мир меняется.
Я опустилась на край лавки. Даже стыдно стало. Слегка.
Они все о мире, а я вот и ужин нормальный сообразить не способна.
– Что если граница нарушится, то плохо будет всем.
А то мы об этом не подозревали.
– Орки будут злы, – добавил Эль. – Очень злы…
Осталось понять, остановят ли папочку пара десятков злых орков, один эльф и некромант-недоучка. Умертвие в расчет не беру…
– И когда?..
– Им нужна пара дней, чтобы добраться. Дальше решать будут шаманы.
И сколько времени им понадобится, никто не знает. Да и что они там решат? Станут ли вообще вмешиваться в дела человеческие? Что-то сомневаюсь.
– А я в степи уйду, – то ли пожаловался, то ли похвастался Глен. – Буду жить на свободе.
Разочаровывать его я не стала.
Может, и вправду понравится? Говорят, в степях по весне красиво…
В день рождения вечномолодой и вечнопрелестной Эрраниэль сияло солнце. То ли осень запоздало вспомнила, что можно кинуть напоследок пару-тройку ясных дней, то ли просто впечатлилось серьезностью торжества.
В общем, солнце было.
Пробивалось сквозь потускневшие стекла, ложилось на пол, на подушки, щекотало нос. И мешало спать, что не добавляло мне хорошего настроения. Впрочем, я и прежде по утрам особым дружелюбием не отличалась, а тут…
Пахло шоколадом.
Терпкий сладкий аромат. И еще ванилью, корицей и чем-то кроме. Пахло настойчиво, и я все же открыла глаз. Левый. Затем и правый.
– Доброе утро, – Эль умел улыбаться так, что утро поневоле стало казаться и вправду добрым. – Мне подумалось, что ты будешь не против.
Он устроился на полу, скрестив ноги. А на колени поставил поднос с высокой кружкой, над которой поднимался парок, и булочками.
Самыми разными, мать его, булочками.
– Я не был уверен, какие ты любишь больше, – сказал он. – Поэтому взял все.
– Все и люблю.
Я кое-как пригладила взъерошенные волосы и выползла из-под одеяла, явно осознавая, что в этот конкретный момент мне изрядно не хватает изящества. И красоты.
И вообще, на пол надо спархивать, а не падать, неловко выставив локоть, который тут же заныл.
– Осторожней, – с легким упреком произнес Эль.
– Утром я не могу быть осторожной, – я перевернулась на живот и подумала, что если в моем муже есть хоть толика здравого смысла, то сегодня же он вернется в эльфийские леса.
– Тогда больше не буду беспокоить тебя по утрам.
Я махнула рукой. И будет прав.
Почему-то стало тошно. Наверняка сегодня соберется весь цвет эльфийского общества, включая тех милых совершенных дев, от которых Эль неосторожно отказался. И как знать, не поймет ли он, что совершил ошибку и…
И я закусила гадостную мысль булочкой. С маком.
– Осторожно, горячий, – счел нужным предупредить Эль, когда я потянулась к шоколаду. – Я взял на себя смелость пригласить портных. Тебе нужно платье.
А еще туфли. Белье.
И заткнуть тот мерзкий голосок, который утверждает, что меня можно расшить жемчугами, но все одно не поможет. Более эльфийкой, чем сейчас, я не стану. А значит…
– Угу.
– И украшения.
– Ага.
Булки – вот он секрет счастливой семейной жизни. Они душат сомнения и придают уверенности в себе. В конце концов, букет у меня есть.
Был. На подоконнике.
Я покосилась на подоконник и с облегчением выдохнула, поняв, что за ночь букет если и изменился, то в лучшую сторону. Колокольчик стал ярче, да и пару бутонов выкинул, что для неживого по сути растения было удивительно. На малине наливались цветом ягоды, которые весьма себе гармонировали с белизной листьев драконьего подарочка. А тот ощутимо подрос и теперь напоминал темную бутыль с широким основанием и узким горлом, щедро усыпанную медными колючками. Из горлышка бутыли торчало с дюжину листьев. Тонкие и узкие, они слегка завивались и… Не знаю, что за оно, но деньги я заплатила не зря.
– Думаю, бабушка оценит, – Эль отлично меня понимал. – И тебе не стоит опасаться.
А вот это он зря.
Я догрызла булку – на подносе оставалось еще с полдюжины – и спросила:
– А… тебе не будет за меня стыдно?
Эль вздохнул. Поднялся. И подал руку. А потом сказал:
– Никогда.
Что ж… остается поверить.
К полудню солнце решило, что с него хватит. А из подвала выползла крыса. Она была толстой, ленивой и на удивление наглой, если не нашла ничего лучше, как забраться на стол и там издохнуть. Почему-то вид этой крысы, которую Глен убрал тут же, вызвал в душе смутное беспокойство. И перестало вдруг раздражать платье из эльфийского шелка, удивительно совершенное, слишком уж совершенное, как по мне.
Прическа. Жемчуга.
Все это, начиная от туфель и заканчивая темным камнем, который вплели в волосы и теперь он спускался на мой лоб, прилипнув к нему – тянуло немедленно оторвать, перестало вдруг быть важным. А вот крыса… у меня не было крыс.
Так я думала.