Эль кивнул. И улыбнулся. И… и если улыбнуться в ответ, то это не так страшно, верно? И смотреть только на него, не думая о тех, кто смотрит на нас. Пускай себе.
Сердце застучало.
А музыка вдруг изменилась, нежная некогда мелодия обрела четкий ритм. Я не успею.
Я не умею.
Я… я просто позволю себя закружить. Иногда ведь можно? Особенно когда мир вот-вот рухнет в бездну, то главное – улыбаться и не думать о том, как я выгляжу. Как хочу, так и выгляжу. Музыка морочит. А руки у моего мужа сильные. Он меня не отпустит.
Не уронит. Не позволит упасть. Мне всего-то и надо, что стать слабой. Ненадолго. И у меня получается. Я так хочу думать. Или не хочу? Думать много вредно, особенно когда смотришь в глаза того, кто… нужен?
Выходит, что нужен.
Как воздух? Или больше? Или просто здесь и сейчас, а еще везде и всегда. И наверное, этот танец стоил того, чтобы понять простую истину. А еще жаль, что закончился он так быстро.
Музыка оборвалась. Мы остановились, глядя друг другу в глаза. И стояли так, кажется, вечность.
– Надо же, подруга, – наш крохотный мирок не выдержал столкновения с реальностью и рассыпался. – Как ты ловко устроилась. Моего мужа забрала и своего себе оставила. Не ревнуют друг к другу? Впрочем, Глен у нас еще тот приспособленец, когда надо, и без мыла в жопу залезет…
Марисса.
Откуда она… хотя, конечно… вежливость, она такая… список приглашенных диктует, пусть и эльфам.
– А этого, значит, сама воспитала. Очаровашка. Дай поцелую.
Эль целовать себя не дал. Марисса и не настаивала.
– Не дергайся так, – сказала она, коснувшись губами высокого бокала, но, готова поклясться, вина Марисса даже не пригубила. – Меня дядюшка отправил цветочки передать, а то как-то неудобно. Знаешь, у этих ушастых прелюбопытные правила. Двери их дома открыты в праздник, они примут всех, даже тех, кого искренне ненавидят.
Светлое платье.
Венок из каменных цветов. Лепестки сияют алмазным блеском, и красота этого венка завораживает. Впрочем, ожерелье из тех же хрупких, будто ледяных цветов обвивает тонкую шею Мариссы.
И браслет в тему.
Она касается его осторожно, лаская…
– Вот та дамочка явно тебя ненавидит. Думаю, если бы могла, она бы тебе лично горло перерезала…
У колонны застыла благородная леди Алауниэль, взгляд которой был столь тяжел, что мне действительно стало не по себе.
Я ведь ничего не сделала. Наверное.
– Что ж, рада была повидаться. А моему супругу скажи, что я прощаю ему эту измену, – последние слова Марисса произнесла чуть громче, чем нужно.
И готова поклясться, сделала это нарочно.
Ее услышали. И сказанное интерпретируют по-своему.
– Я даже дам ему развод. Если попросит. Будет при тебе третьим запасным…
Ответом ей был смешок, а лицо леди Алауниэль окаменело.
– А ты не боишься? – тихо поинтересовалась я, признаюсь, это было глупо, но… я ненавидела, когда на меня смотрели так – со снисхождением, легким презрением и толикой удивления, будто не понимая, что это существо делает в их обществе.
– Чего?
– Он молчать не станет.
– О чем? – улыбка Мариссы сияла. – Впрочем, можешь не рассказывать, фантазия у него богатая. Признаюсь, когда-то она меня и впечатлила. Эти рассказы о скором гениальном открытии, о каком-то чудо-веществе, которое изменит мир… Кому не хотелось бы стать женой гения? Только вот правда в том, что это вещество существует исключительно в воображении моего дорогого пока еще супруга. Как и все открытия. На деле же он – болтливая ленивая скотина, только и способная, что пить, и не только. Мне кажется, в последние годы он стал что-то добавлять в выпивку и окончательно утратил человеческий облик. Сама посмотри.
И она указала куда-то в сторону. А я посмотрела. Признаюсь, я не сразу увидела Глена, точнее, увидела, но… это существо, склонившееся над вазой, чтобы извергнуть в хрустальные цветы содержимое желудка, лишь отдаленно напоминало моего бывшего. Человека вообще.
Оно же, отблевавшись, вытерло рот рукавом фрака. Икнуло. И помахало мне рукой.
– Юся! – этот вопль перекрыл и музыку, и ропот толпы. – Юська, иди ко мне… пошалим, как в былые…
Я почувствовала, что краснею. Вспыхиваю.
А Глен решительно, как ему казалось, направился ко мне. Правда, двигался он зигзагом, слегка задевая то колонны, то ледяные статуи. Вот зазвенела и покатилась по полу ваза, выплеснув остатки воды. Брызнули в стороны молоденькие эльфийки.
– Юся, бросай это ушастое недоразумение…
Я закрыла глаза, желая оказаться в другом месте.
Где-нибудь на кладбище. На спокойном и мирном кладбище, где водятся упыри и прочая милая сердцу нежить, у которой, может, беда с манерами, но в остальном они прелестно-предсказуемы и не норовят подгадить.
На плечо легла рука.
И я выдохнула. А потом открыла глаза, чтобы увидеть, как знакомый бритоголовый эльф взваливает Глена на плечо.
– Перебрал, – сказал он гостям, широко улыбнувшись. И клыки у этого эльфа оказались какими-то совсем уж не эльфийскими. А в левом еще и камень поблескивал. – С непривычки. Эльфийское-то легкое в голову еще так шибает…