Юстиниан

Для Германа и его детей заговор имел самые благоприятные последствия: император согласился на брак Иоанна, племянника Виталиана, с дочерью Германа (чему ранее препятствовал) и на брак самого Германа с готской царицей Матасунтой.

Тем временем на Западе духовенство вставало в оппозицию императору — и папе. Против римского понтифика выступили настоятели некоторых монастырей и даже его племянник диакон Рустик. Последний демонстративно отказался служить с папой литургию на Рождество 549 года, и Вигилий в итоге лишил родственника сана. В 550 году поместный собор епископов в Карфагене под руководством Факунда отказался от канонического общения с папой из-за Judicatum’a. Бенената, епископа Первой Юстинианы — города, для возвышения авторитета кафедры которого император предпринял немало усилий и даже ссорился при Сильверии с Римом, — его коллеги из Иллирика, собравшись, отлучили. Скорее всего, именно этим епископам Юстиниан, упорствуя, отправил еще одно послание, где в очередной раз доказывал, что уж совершенно точно следует осудить Феодора Мопсуестийского как «злоучителя» ересиарха Нестория. В помощь императору восточные епископы, съехавшиеся на поместный собор в Мопсуестии, выяснили, что прецедент осуждения автора еретических учений, скончавшегося в мире с церковью, был, и как раз в отношении Феодора: около 470 года местная церковь перестала поминать его имя за богослужением, вписав вместо Феодора имя его противника Кирилла Александрийского.

Готовя сочинение против «трех глав», Юстиниан предполагал, что их осуждение сподвигнет монофиситов к примирению, а Запад отнесется к этому индифферентно: в конце концов, не осудив лично Феодора, Феодорита и Иву, Халкидонский собор все же не одобрил их учения. Император в очередной раз стремился примирить «всех со всеми» и обеспечить таким образом хоть какое-то каноническое единство. Вряд ли он рассчитывал на столь глубокий и долгий раскол, вызванный его собственным трактатом по данному вопросу, — тем более в условиях неоконченной войны с готами…

В общем, Юстиниан просчитался. Пытаясь исправить ситуацию, Вигилий отказался от Judicatum’a. Но 15 августа 550 года папа был вынужден клясться над священными реликвиями (это были четыре Евангелия и гвозди, которыми, по преданию, был прибит Христос) в том, что приложит все усилия к осуждению «трех глав» на предстоящем Вселенском соборе. Клятва эта давалась в присутствии императора, Феодора Аскиды и некоторых сановников, причем в обмен Вигилий, чувствовавший себя совершенно некомфортно из-за нарастающего конфликта с духовенством Запада, просил не только защитить его лично, но и дать привилегии «его церкви».

Тем временем Тотила подошел к Риму и в очередной раз осадил его. Город мог держаться, но исавры, которым давно не платили за службу, соблазнились посулами врагов и 16 января 550 года снова открыли им ворота Святого Павла. Почти весь гарнизон успел бежать. 300 византийских солдат, запершихся в мавзолее Адриана, сначала решили погибнуть в бою, но потом сдались готам и перешли к ним на службу.

Заняв Рим, Тотила устремился в Кампанию и далее на юг, на Сицилию. На полуострове под контролем Константинополя остались лишь четыре города — Равенна, Анкона, Кротон и Отранто. Но, несмотря на военный проигрыш, император упрямо игнорировал попытки Тотилы договориться и не принимал его послов. Вместо этого он назначил главнокомандующим в Италии своего двоюродного брата Германа, снабдив его значительными силами. Тут имелся и дипломатический расчет: женитьба Германа на Матасунте сделала его в каком-то смысле фигурой, приемлемой для тех готов, которые были готовы прекратить войну и покориться византийцам. Однако решительный и способный полководец осенью того же года неожиданно умер в Фессалонике, так и не успев начать кампанию.

Злословец Прокопий, воздавая Герману посмертную хвалу, на самом деле в который раз критиковал Юстиниана — упоминая те добрые качества Германа, которыми император, по мнению писателя, не обладал: «Так внезапно умер Герман, человек исключительной храбрости и энергии, во время войны прекрасный и искусный военачальник, все делавший самостоятельно, хороший организатор, во время мира и при счастливых обстоятельствах умевший очень твердо охранять законы и порядок государственной жизни; он был самый справедливый судья, ссужавший всем нуждающимся большие суммы и за них не бравший никогда никаких процентов, во дворце и при народе наиболее строгий и гордо державшийся, дома же радушный, приятный в обращении, откровенный и приветливый. Насколько у него было сил, он не позволял, чтобы во дворце происходили какие-либо правонарушения против установленных порядков; он никогда не принимал участия в заговорах византийских партий и не имел с ними общения, хотя многие из власть имущих доходили до такой глупости»[370].