Юстиниан

Отличительной чертой «Кодекса Юстиниана» (как и вообще законодательства того времени) стало доминирование православия. Полезно привести остроумное наблюдение Юлиана Кулаковского: «Для духа времени знаменательно, что тогда как в кодексе Феодосия указы, касающиеся религии, составляли последнюю, 16-ю, книгу, в кодексе Юстиниана им отведено первое место, и они заполняют 13 глав, tituli, первой книги, а первый титул носит заглавие: „О верховной Троице и вере католической и чтобы никто не дерзал публично состязаться о ней“. Так христианство легло в основу правового строя государственной жизни»[241]. Придерживаясь этой линии, Юстиниан и далее жестко ограничивал права как нехристиан вообще, так и неправославных: им фактически было запрещено наследовать, и при отсутствии православных наследников собственность их отходила государству; язычники не могли не только передавать по наследству, но и дарить имущество, обучать своих детей наукам и т. д. Впрочем, судя по тому, что в высших слоях элиты империи отдельные язычники присутствовали, император мог закрыть глаза на веру некоторых людей, если они этого не афишировали, — или до поры до времени. Исключение было сделано для религии, из которой христианство вышло, — иудейской. Никто не мог преследовать иудея за его веру. Синагоги не разрушались, более того — если здание синагоги хотели использовать в качестве церкви, христиане должны были построить иудеям другое или оплатить строительство. Впрочем, равноправия с православными иудеи не имели — например, новые синагоги строить было нельзя, а если у иудея находили раба-христианина, последний подлежал освобождению без выкупа, хозяин же — разорительному штрафу в 30 либр золота![242] Но самыми страшными карами, вплоть до смертной казни, император грозил манихеям — это было в русле имперской традиции чуть ли не со времен Диоклетиана. Костры с манихеями начали пылать с самого начала самостоятельного правления Юстиниана: Иоанн Малала сообщает о их сожжении уже в 527 году!

Совершенно очевидно, что в вопросах внутренней политики власть наступала, как говорится, «по всем фронтам»: религия, налоги, законы. Усиление роли государства в сфере духовной и материальной породило сопротивление. Говоря проще, император «перегнул палку» — она сломалась и ударила. Первый крупный открытый бунт случился в Самарии в мае 529 года. Религия самаритян, отличавшаяся от ортодоксального иудаизма, не считалась иудейской и подпадала под категорию ересей, с которыми император собирался безжалостно бороться. Протестуя против законов о еретиках, а также доведенные до крайности нападками на них местных христиан, жители Неаполиса и палестинской Кесарии восстали, провозгласив императором некоего Юлиана. Начались убийства, заполыхали церкви. Дукс Палестины стянул войска, пригласил в качестве союзников арабских филархов с их людьми. 20 тысяч самаритян полегли на поле боя, еще столько же оказались на невольничьих базарах Аравии: ведь по законам того времени «разбойники» (а именно так классифицировались участники народных волнений) и даже их дети подлежали обращению в рабов навечно. Справедливости ради нужно отметить, что когда в Константинополь прибыл посол от иерусалимского духовенства (монах Савва Освященный), император по его просьбе на два года дал экскуссию землям, разоренным мятежом: уменьшил подати с Первой Палестины и города Скифополя на общую сумму 13 кентинариев золота.

Выполняя другую просьбу Саввы, василевс распорядился построить в Иерусалиме госпиталь на двести коек с годовым содержанием в 3700 номисм[243].

Юстиниан и иерусалимский госпиталь