Ювелир. Тень Серафима

Лорд Эдвард поднял глаза на луну, в эту самую минуту набравшую полную силу. Прозрачно-черный пламень тотчас опал, пожрав всю до последней частички крови, и проклятие совершилось. Теперь ничто в мире не сможет снять или отменить его, ничто, - даже смерть заклинателя. Лорд Эдвард расхохотался, предвкушая ядовитые плоды своих чар, как и полагалось записному злодею. Скоро, Карл, ты всё почувствуешь и будешь выть, выть не таясь, захлебываясь собственным голосом, выть бессильно и яростно. Тебе снова будут сниться твои звери - большие и сильные волки, их острые молодые клыки, когти, тяжелые мягкие лапы, жесткий мех. Но они не примут тебя. Свободные, они никогда не примут такого, как ты - калеку. И вой не вой, а луна будет лить свой холодный серебряный свет. Луна будет литься в волчьих глазах, в узких вертикальных зрачках, литься тягуче и сладко, как отравленная вода.

И, достигнув сегодня своего апогея, с каждым последующим днем белая луна будет понемногу убывать, таять, чернеть, - до тех пор, пока в небе не останется только её смутно угадывающийся силуэт - круглый слепой глаз, бессильный разглядеть хоть что-то, творящееся на порочной земле. Таков закон. Этот процесс необратим, неостановим и оттого особенно страшен. И с каждым новым восходом луны, по капле утрачивающей силы, Карл будет терять своё нечеловеческое зрение, - с помощью которого мог видеть даже то, что скрыто, - его резкость, четкость, остроту... до тех самых пор, пока над головой его не поднимется темная, слепая луна...

В этот магический миг волк ослепнет вместе с нею.

***

Проснувшись, Себастьян не обнаружил своего спасителя рядом. Место за гончарным кругом пустовало, и вся округлая комнатка выглядела какой-то сиротливой без хозяина.

Ювелир медленно поднялся на ноги, придирчиво оценивая своё состояние. Кажется, всё было в порядке: он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Самое интересное, не хотелось ни есть, ни пить. Хоть убей, Себастьян не помнил, когда в последний раз принимал пищу, но сей факт не вызвал в нем ни малейшего беспокойства.

Вместо этого отчаянно хотелось свежего воздуха. В Маяке пахло землей и сырым мхом. Ювелир принял решение выйти наружу и осмотреться, а заодно размять застывшие от бездействия мышцы. Может, и гончар где-то поблизости отыщется.

Выйдя из Маяка, сильф остолбенел. Первое, что бросилось ему в глаза - луна. Стояла тьма, и яркое ночное светило совершало свое небесное путешествие среди звезд, которые были особенно хорошо видны за пределами городов. Но главным было вовсе не это.

Мрачную ночную реальность Виросы освещал обращенный к земле полный, идеально круглый лик луны. Луна была тяжелой и спелой, как в дни осеннего урожая. Луна созрела для жатвы. Больше того - луна ждала жатвы.

Когда Серафим последний раз видел её, в ночь накануне убийства святого отца и бегства из Ледума, левый бок светила был немного скошен, и едва начинались десятые лунные сутки. Сейчас же совершенно очевидно наступили пятнадцатые. Это означало, что между этими двумя событиями, по ощущениям между вчера и сегодня, куда-то делось пять дней. Пять дней! Возможно ли, что он проспал в Маяке всё это время?!

Кстати о Маяках...

Себастьян обратил взгляд назад, с внезапно ожившим интересом рассматривая свое убежище. Впервые он находился в такой непосредственной близости от загадочного сооружения. Прежде всего, удивили размеры Маяка: сильф сравнительно долго спускался вниз по металлической винтовой лестнице, а потому был уверен, что сигнальная башня довольно высока. Однако это оказалось не так: маяк едва достигал нижней трети исполинских деревьев Виросы, и выглядел даже каким-то игрушечным. И почему так пугают людей, да и не только их, эти безобидные конструкции? Ювелир вот не ощущал ничего дурного. Возможно, это просто следы исчезнувших когда-то неведомых цивилизаций, не несущие в себе никакой опасности. Последние уцелевшие следы, которые еще не стерло время.

Характер поверхности Маяка немедленно привлек внимание сильфа. Прикоснувшись рукой к неведомому темному минералу, он ощутил его спокойную прохладу, перетекавшую через ладонь внутрь тела. Какая своеобразная фактура! А цвет - черный, будто проросший изнутри волокнами гипсово-белой плесени. Ювелир не узнавал этот строительный камень, обладавший не только магнетической красотой, но и столь невероятной прочностью, что столетия не коснулись его. Возможно, какая-то редкая горная порода, залегающая так глубоко, что добраться до неё не представляется возможным. Или уже исчерпанная. В любом случае, неудивительно, что Маяки манили к себе целые орды исследователей: камень обладал скрытой активностью. Она казалась незначительной, но чуткое восприятие ювелира позволяло ему различить мягкие вибрации, ощутить кожей излучение, слабое, но пронизывающее насквозь.

Кругом установилась тишина. Ветер, перебиравший где-то в вышине переплетенные ветви деревьев, словно струны, вдруг замолк. Себастьян подспудно почувствовал перемены и хотел было насторожиться, но не успел.

В следующий миг Маяк зажег свет.