Ювелир. Тень Серафима

Это событие совершенно неожиданно переполнило сильфа жгучим восторгом, заставило забыть обо всем на свете. Это было неописуемое состояние, похожее на религиозный экстаз. Запрокинув голову, ювелир смотрел и смотрел на мистическое свечение, заполнившее притихший лес. Первое время свет от Маяка был каким-то надломленным, прерывистым, от частого мерцания у Себастьяна даже разболелась голова, но эта пульсирующая в такт вспышкам, волнами накатывающая боль была почти приятна. В глазах рябило, сияние всё усиливалось, нарастало, выходя на новый уровень, и наконец слилось в непрерывный ореол, окутавший изголовье башни. Ореол этот был зелен, как водная мята, а распространившийся повсюду прохладный свет имел прозрачно-серый с желтизной оттенок хризолита.

Себастьян с изумлением заозирался вокруг. Не только мягкий мятный свет, но и аромат заполонил лес, делая ночь пронзительно-свежей. Ощущение опьянения пропало, однако глаза бесстыже продолжали обманывать его. Пейзажи Виросы постепенно таяли, растворялись в мятном тумане. Реальность исчезла. Туман медленно обретал форму, облекался в призрачную плоть иного. Смутно знакомую плоть.

Вода. Никогда прежде ювелир не видел столько воды. Словно святые Изначальные Воды, из которых Создатель сотворил жизнь и всё сущее, хлынули ниоткуда и вольно разливались вокруг. Святые Изначальные Воды, которые сам Создатель впоследствии увел из своего мира, разгневавшись на его бесчисленные пороки.

Что за чертовщина тут происходит? Мысли скакали бешеным галопом, пока вдруг не остановились - резко, будто наткнувшись на непреодолимый барьер. Полночь открылась, как старая рана.

Из туманного прибоя появилась женщина.

Из рук её, напоминающих тонкие хрупкие ветви, росли неземные цветы. Глаза, похожие на ручьи, зеленые в сумраке древнего леса, отдавали обманчиво мягкой прохладой - успокаивающей разгоряченную плоть, и незаметно, исподволь принуждающей застывать сердце. Ничто в ней не напоминало о человеке, всё было невозможным, невообразимым, но, тем не менее, Себастьян немедленно узнал её.

- Моник? - почти обреченно выдохнул он.

- Я принимаю тот образ, который ты в состоянии вместить и воспринять, не повредившись в рассудке, - фантом говорил размеренно и монотонно, однако голос этот был слишком дорог ювелиру, до судорог дорог, чтобы оставить равнодушным. Вновь всколыхнул он, казалось, окончательно похороненные воспоминания. - Я принимала также образ женщины по имени Моник.

- Зачем ты здесь? - Себастьяну было тревожно от этого разговора. Вид некогда близкого, любимого человека причинял сильную боль. По-прежнему, он слишком задевал за живое.

- Никто не приходит к маяку случайно. Свет его влечет тех, чьи души заплутали в пути. Здесь существует несуществующее. Здесь происходит то, что не произошло и не произойдет никогда. Не стоит относиться к этому слишком серьезно. Но и совсем упускать из виду не стоит.

- И всё-таки - зачем? - продолжал настаивать сильф.

- Неужели ты не знаешь ответов, Себастьян? - в свою очередь вопросил фантом. - Неужели ты не звал меня, не ожидал этой встречи? Неужели тебе нечего сказать мне?

Неожиданно сильф осознал, что, несмотря на абсолютную эмоциональную невыразительность этого голоса, он имел не только отчетливый цвет, но и форму, и даже фактуру. Удлиненные фигуры, чуть угловатые, но грациозные, поплыли перед глазами, и светло-синий цвет их был холодным и свежим.

Некоторое время Себастьян молчал, заполненный этими образами, ошеломленный этими внезапно открывшимися новыми органами чувств.

- Моник... я потерял тебя так внезапно, так рано... - за прошедшие годы ювелир размышлял и сожалел столь о многом, что сейчас, имея возможность излить душу, с огромным трудом подбирал слова. - Возможно, я мог бы спасти тебя тогда, но - увы - я предпочел бежать. Прости. Чувство вины без жалости изводило меня все эти годы. И действительно, я был виновен пред тобой. Я отдал бы всё, чтобы было иначе, чтобы выменять тебя на любые блага, на саму свою жизнь, но... со смертью и временем сложно спорить. Это сросшиеся спинами близнецы, смотрящие в разные стороны, но... всё же они одно. Я выпил нашу чашу страданий в одиночестве, и я верю, что тебе ничего не досталось... что ты не узнала боли. Ведь так?

На противоестественно спокойном, безмятежном лице женщины бескровным цветком расцвела улыбка. Чуждая понимаю улыбка, от которой ювелир внезапно почувствовал себя не в своей тарелке.