Ювелир. Тень Серафима

- Не казни и не мучай себя, Себастьян, - чинно ответствовал призрак, не обращая внимание на его смущение. От образа веяло потрясающим душевным безмолвием: глаза, невозмутимые, безучастные, ужасающие, смотрели прямо в душу. - Рождаясь, души остаются вне Изначального, что является единственной причиной их всех скорбей. Возвращаясь же в лоно Творца, мы пребываем в состоянии чистой энергии, подобно ангелам. Страсти, которые терзали дух во плоти, больше не властны над нами. Во плоти можно только искать, но находить - лишь в духе. Разлука с тобой не разбила мне сердце, я соединилась чем-то большим, чем ты. Тебя это не должно печалить. Всякие эмоции, всякие конечные эгоистические привязанности в конце концов заменит бесконечность, бесконечность омоет усталые сердца живой водой блаженства. Всякие чувства станут просто словами, ведь все они - лишь суррогат любви, которую от рождения ищем мы все. Я растворяюсь в покое пустоты, которая не имеет начала и не имеет конца. Я равно люблю жизнь и смерть. Я равно люблю человека и животное, цветок и камень, как проявления воли Творца. Ты должен радоваться за меня, живущий.

- Всё это чертовски правильно, - с неожиданным ожесточением бросил Себастьян. На глаза его навернулись злые слезы. - Но от этого не менее больно. Должно быть, я всё еще слишком жив... или слишком человек. Истина непомерно горька для меня.

- Однажды она станет слаще мёда, - почти пропело видение, бесплотным маревом колыхаясь перед глазами. - Приди к осознанию этого, когда будешь готов. Ты должен ощутить это сердцем, Себастьян. В своё время. В своё время, которое нельзя ни отдалить, ни приблизить.

- Прости, но не сейчас. Я по-прежнему помню тебя... твой голос, твой смех... милые ямочки на щеках, делающие тебя чуть менее строгой. Понимаю, для тебя это не имеет значения теперь... ты забыла. Но я не могу. Я буду помнить - за нас обоих. Клянусь, Моник, я буду помнить... я не отрекусь. И ты будешь жить, ведь память - это и есть бессмертие.

Почти растаяв в тумане, видение обернулось. Глаза его, как показалось Себастьяну, на миг приняли человеческий вид, и в них мелькнула искра узнавания. Черт побери, ювелир готов был поклясться, что где-то на самом дне этих промерзших чужих глаз, под незыблемым льдом бесстрастного вековечного знания, стынут боль и осколки памяти, которых уже нельзя собрать, вспыхивают и пропадают неверные отражения прежней жизни, ныне укрытой покровом забвения.

- Я любила тебя, Себастьян, - ювелир едва расслышал последние слова, напоминавшие шелест ветра в высокой траве. - Но меня больше нет.

Серафим сглотнул стоящий в горле желчный ком и нашел в себе силы улыбнуться. Улыбка вышла не очень-то убедительной, но ювелир надеялся, что она поможет сделать печаль чуть более светлой. Сейчас этого требовалось, как никогда. Это был конец.

- Я любил тебя, Моник, - ответил он уже пустоте. - Прощай.

Круглая зеленая луна казалась нереальной, будто нарисованная нетвердой рукой ребенка. Сияние её отчего-то напомнило сильфу зеленый взгляд матери, который та обратила на него один-единственный раз, оставляя их с Альмой на попечение отца. От этой луны в полнеба было невозможно оторвать глаз. Она пугающе набухала, растягивалась, наливалась неведомыми соками, и тонкая оболочка, казалось, вот-вот лопнет, не в состоянии удержать высокого прилива энергии. Запрокинув голову, ювелир уставился на свихнувшееся ночное светило, даже не удивляясь творящейся фантасмагории, как вдруг луна соскользнула со своего невидимого крюка и ухнула вниз. От этого внезапного страшного падения у Себастьяна перехватило дух. Что-то словно оборвалось в нем, что-то, натянутое до предела, и это принесло даже некоторое облегчение. От удара о землю луна треснула и покатилась куда-то, цепляясь за корни и ветви деревьев, растекаясь абсентовой плесневелой зеленью, распространяя вокруг пьяный аромат брожения... распадаясь и растворяясь в его крови...

- ...Себастьян! Себастьян!! Приходи же наконец в себя. Прекращай галлюцинировать!

Крепкая рука гончара, трясущая его за плечо, силой вырвала сильфа из власти кошмарного бреда.

- Что ты видел?

- Странный сон, - буркнул ювелир, хмуро глядя в яркое небо. От исчезнувших пейзажей не осталось и следа, а вместо ночи стоял белый день. Ветры снова проснулись и переговаривались в вышине - беззаботно, как будто ничего и не произошло.

Гончар внимательно посмотрел на него.

- Не позволяй ему утянуть тебя. Борись! Маяк заставит вечно блуждать в туманных лабиринтах памяти, внимая неверной музыке бездн.

Себастьян глубоко вздохнул и отвернулся.

- Нет, - твердо сказал он, - этого не будет. И без того я задержался здесь слишком надолго. Спасибо за помощь, но мне пора идти.

Решительным, чуть нетвердым шагом ювелир направился к Маяку, отчего-то торопясь собрать вещи. В крови горела лихорадка. Маяк притягивал, как магнит.

- Попробуй, если сумеешь, - покачал головой гончар, печально глядя ему вслед.

Уже не в первый раз слышал он эти слова.

***