Южаночка

— Какая дерзость — осмеливаться лгать мне прямо в глаза, — загремел в ту же минуту на всю комнату ее негодующий строгий голос. — Я понимаю, вы не хотите выдавать провинившуюся подругу. Но в таком случае будет наказан за одну весь класс! Слушайте же мое последнее слово: или самая виновная назовет себя сейчас же, или вы все останетесь без отпуска на Рождество!

О, это было уже слишком! Лица девочек вытянулись и приняли такое выражение, как будто каждой из них поднесли сейчас по ложке самого горького лекарства. Это было едва ли не самое строгое наказание оставаться на праздничные каникулы без отпуска домой. И немудрено, если сердечко каждой седьмушки болезненно забилось и защемило, и непрошенные слезы мгновенно навернулись на глазах. Но всех больнее, всех мучительнее отозвалось это решение на Ине.

— Из-за меня! Из-за меня и Гаврик произошло все это! — быстрым вихрем пронеслось в ее голове. — Надо непременно сейчас же выйти и признать себя виновной. Нельзя же позволять всему классу страдать из за себя! — решила она и, сгорая от своего неожиданного решения всем своим существом, рванулась вперед.

— Куда ты! Стой, безумная! Не смей идти против класса, — прошептал подле нее знакомый голос и маленькая, но сильная рука Гаврик схватила Ину за конец ее белого передника.

— Класс решил, что виноваты все, значит и вправду виноваты! — тем же страстным шепотом убеждала девочку Гаврик, — а ты-то чем хуже других? Мнимого голубя все спасали… Передники и платья может замочить каждая и в пещеру вследствие этого залезть тоже… Следовательно, стой, молчи и помни: раз ты «выскочка» — мы больше не друзья! — еще страстнее и резче закончила она свою пылкую речь.

Поневоле, Южаночке оставалось последовать благоразумному совету своей соседки. И она снова замерла на месте, принимаясь разглядывать строгое лицо княгини, еще недавно обворожившей ее своей добротой.

Потянулись минуты, убийственно нудные, томительные минуты… И вот начальница встала со своего кресла и произнесла ледяным тоном:

— И так, виновная молчит, а класс предпочитает понести наказание, нежели выдать дерзкую шалунью. Вы, думаете, должно быть, что я шучу и подобная выходка сойдет вам с рук! Нет, мои милые. Мое слово свято и никто из седьмого класса, кроме тех кто отсутствовал сейчас на уроке, не поедет на Рождество!

— Фальк не было на этом уроке, она у пастора! — подскочила к начальнице госпожа Бранд.

— Ну, значит, одна Фальк и поедет! А вы останетесь в институте, все до одной! Все до одной! — словно эхо еще раз произнес голос княгини и разгневанная, негодующая, она вышла из класса.

Прерванный урок возобновился снова; но нечего и говорить, что вызванные учителем для ответов девочки едва находили силы отвечать его сегодня.

Гнетущая тоска подавляла сердца. Всех охватывало одно и то же желание, чтобы только что свершившееся печальное событие приняло более утешительный оборот.

А когда, вернувшись с урока пастора белобрысая Фальк, переступила через порог класса, все головы повернулись в ее сторону, все глаза устремились на нее и никогда еще несимпатичная Фальк, никогда не казалась ее одноклассницам такой ненавистной и неприятной.

— Счастливица! На Рождество поедет, а мы-то несчастные! — мелькало в каждой отуманенной грустью детской головке и сердце болезненно замирало от острого прилива горя в детской груди.

Глава XX Сочельник. — Песнь за доской. — Счастливая мысль Дуси

Сочельник. За окнами попрыгивает морозец, пляшет метелица, пронзительным визгом визжит ветер.

Воспитанницы еще за три дня до сочельника разъехались на праздники по домам. Институт заметно опустел. Помимо десятка, другого учениц старшего и среднего отделения, здесь оставался наказанный класс «седьмушек». Из всех седьмых на рождественские вакации уехала одна Фальк. Она торжествовала. Класс объявил ей войну, зато сама судьба отличила ее перед всем классом. И долго вертелась перед своими побежденными противницами в час отъезда переодетая в нарядное «собственное» платье белобрысая, Лина прежде нежели покинуть институт, как бы разжигая этим еще большую зависть и ненависть к себе класса…

Но вот уехала Фальк. Уехали и другие счастливицы. Наступил сочельник. Еще утром разнеслась по институту другая печальная новость: елки не будет. Княгиня недовольна маленькими и ежегодно устраиваемый для них рождественский праздник отменен.

С печальными унылыми лицами бродили «наказанные»… Тоска и гнет царили у «седьмых» А за окном бушевала вьюга, неистовствовал ветер, а в классе, особенно почему-то сумрачном и неуютном, задумчиво сидели сбившись большой кучей перед печкой около сорока огорченных девочек, изредка перебрасываясь ленивыми фразами между собой.

— Сегодня у нас в Гатчине елка в офицерском собрании! Будет фокусник, живые картины и танцы, — говорила Даня Верховская, усиленно выскабливая перочинным ножичком на стене чей-то вензель.