Южаночка

Славьте Предвечного Иисуса,
Пришедшего спасти нас всех.

Звенел дальше колокольчик разливаясь волной звонкого серебра… Ручейком лесным, соловьиной трелью… Пением жаворонка в небе, радостными гимнами юной, совсем юной весны…

Пришедшего спасти нас всех.
Подхватывал стройный хор дружным припевом.

— Какая прелесть! — пробежал шепот восхищения по рядам гостей. А темнокудрая девочка уже пела дальше.

Слетались ангелы Божии к пещере,
Сходились пастыри славить Величие Его!

Все дальше и дальше развертывался гимн все горячее и настойчивее проникал он в души гостей и самой хозяйки…

Все непринужденнее, красивее и нежнее звучал голос Ины и голоса ее подруг. Девочка вся ушла в пение… Личико ее разгорелось, глаза сверкали, темные кудри упали на лоб, придавая что-то вдохновенное красоте милого ребенка. О гостях, о княжне-начальнице, о нарядной квартире и важных слушателях обо всем этом, казалось, забыла она в эти минуты… Ее впечатлительная душа невольно переживала все то, о чем говорила песнь. Ее духовным взором уже рисовалась торжественно прекрасная картина:

Теплая южная звездная ночь… Темная небольшая пещера… Кроткое пречистое лицо Девы… Благоговейный взгляд старца Иосифа. А Он Маленький и Прекрасный в яслях ягненка, Он Радость и Надежда Мира — Предвечный Христос!

И охваченная горячим чистым и могучим порывом к Божественному Младенцу, принесшему в пир прощение и радость, Южаночка с глубоким чувством закончила свою песню.

Обвей меня кротостью, добротою и правдой
И дай мне остаться честной всю жизнь.
И дай мне остаться честной всю жизнь.

Подхватил хор, которому передалось воодушевление маленькой певицы с новым жаром и все смолкло… Мгновенная тишина воцарилась в комнате. Гости и хозяйка оставались безмолвными, охваченные великим значением трогательно-наивным, детски-чистым и бесхитростным исполнением гимна…

Этой тишиной как нельзя лучше воспользовалась Дуся.

— На колени все! Просите княгиню простить вас и отпустить на праздник к родным! — послышался ее прерывистый шепот.

И вот, как по команде сорок девочек опустились на пол и одним общим хором прозвучала робкая фраза, исполненная мольбы.

— Княгиня! Простите нас. Отпустите нас на праздник домой!

Это была трогательная картина… Сорок коленопреклоненных девочек… Сорок пар покорно сложенных с мольбой ручонок… А в воздухе еще словно носились, словно затихали еще, чудесные звуки пропетого только что детскими голосами гимна.

И строго нахмурившееся, было, лицо начальницы при первых же звуках просьбы, как-то само собой невольно расплылось в улыбку. А тут еще гости окружили со всех сторон хозяйку и хором стали просить ее за наказанных. И сердце доброй княгини дрогнуло… Лед растопился… Глаза блеснули мягким, влажным блеском.

— Я прощаю вас дети, Бог с вами, но это в последний раз! Слышите, чтобы о подобной дерзкой выходке я уже не слышала никогда больше. Я отпускаю вас на праздник, можете сейчас же дать знать об этом вашим родным.

— Благодарим вас, княгиня, о благодарим вас! — послышались восторженные, признательные голоса обезумевших от радости девочек и они низко приседали, не смея согласно правилу институтского этикета более ярко и бурно выразить свою благодарность и любовь…

Но вот из группы подруг отделилась Южаночка. Она легкими быстрыми шагами подбежала к начальнице, и не выпуская звезды из одной руки, другую руку закинула, за шею изумленной, опешившей княгини и привстав на цыпочки звонко чмокнула ее в щеку.

— Вот вы какая хорошая! — произнесла девочка, глядя прямо в глаза своей начальнице сияющими от счастья глазами. — Я знала, что вы хорошая и всегда были такой, даже когда рассердились на нас. Я поеду к дедушке и расскажу ему все про вас и все вас полюбят, и он, и Марья Ивановна, и Сидоренко, будьте спокойны, полюбят все также как и я вас люблю!

И новый поцелуй, стремительный и нежный, запечатлелся на другой щеке княгини Розовой. Сдержанный смех и шепот послышался в толпе гостей.

— Какая прелесть! Какая непосредственность! — восхищались дамы и мужчины.

Княгиня, смутившаяся, но отнюдь не рассерженная наивной выходкой девочки, притянула ее к себе и заглянула ей в глаза, такие открытые, прекрасные и правдивые, блестевшие детской чистой радостью, проговорила:

— Если ты меня так любишь, девочка, то постарайся же сделать как можно больше, больше приятного твоей старушке-начальнице. Отучайся от своих неподходящих для благовоспитанной девочки манер и оставайся в то же время всегда такой же искренней и правдивой. Обещаешь ты мне это?