Южная повесть

Оседлал Мстислав коня своего и направил в дорогу по накатанной дороге из варяг в греки. Прошло лето целое на Руси, прежде чем достиг он порта Корсунь. Там и сел он в корабль с именем Эспасин, вроде греки в нем команда, да плавали под флагом византийским, а временами флаг снимали, и Босфор и Дарданеллы проходили под черными флагами пиратов: так спокойнее было. Капитан Эспасина был старым волком, весь просоленный насквозь и бородатый, с сединою в висках. Капитан, узнав, что гость его на корабле — воин славный и уважаемый, предупредил:

— Будь готов ко всему, братец, война идет не на шутку. Если что, хватай меч, а лучше и что-нибудь пострашнее прихвати — и в бой. И запомни, северянин: с тех пор, как вступил ты на корабль наш, законы твои потеряли силу. С этого момента ты потеряешь все свои обманные слова, все навыки твоей дипломатии тут значить ничего не будут, а главное — поклянись, что душою ты теперь сербом будешь, а не московитом.

— Клянусь, — твердо произнес Мстислав. Мстислав и сам хотел начать новую жизнь. Ему ее предлагали, принесли на ладошках.

Корабль шел груженый зерном, назад вернуться должен был с солью: в местах тех соляной рынок был известный — в Новом городе, как его называли моряки. Даже путаница вышла: моряки, когда спросили Мстислава, откуда он, он им и ответил, что из Господина Великого Нового города. Они и подумали, что Новый город на Ядране по-герцогски уже зовет — пижонит. «В Херцоге-Новом городе, друже, мы всех знаем, а тебя и не замечали…» — заметил ему морячок. Потом лишь, когда капитан в ряды южан его принимал, поняли греки свою ошибку.

Сделав две остановки в Афинах и Хилендаре, Эспасин вошел в бухту Которскую, где и причалил к Херцог-Нови. Мстислав сошел на берег и подумалось ему после первого взгляда: «И, правда, ведь старик говорил — все понятно, что говорят и что делают, и город также называется. По всему быть я здесь и буду жить».

В ту ночь, пока турки Розу грабили, а тюфяки с мамульских стен тщетно достать корабли и галеры их пытались, выбежал Мстислав к морю и долго-долго вглядывался в закат. И понял он, что война и тут его настигнет, и знал уже, что делать ему нужно. В ночь эту нашел он досточку на берегу, и спрятал ее до лучших времен. На досточке был обрывок фразы: «..menog jedra».

Через год эскадра вернулась. Снова зарево поднялось над Мамулой и Превлакой, однако в этот раз турки отступили, не найдя добычи. Янычары бросались в ужасе с кораблей, а капитаны поворачивали свои суда подальше от Которской бухты. Все побережье в изумлении наблюдало, как один из турецких кораблей без всяких видимых причин — которские пушки не доставали до него ярдов двести — словно протараненный чем-то большим и могучим сначала дал крен на правый борт, а затем начал клевать носом и, зачерпнув воды, плавно стал погружаться на дно. Остальные корабли поспешно покидали это место, попадая под пушечный огонь которцев. Шесть турецких кораблей из десяти не вернулись домой, а те, кто вернулись, через месяц стали завидовать умершим, потому как не могли более выйти в море. Мучавшие их кошмары не давали спать, а разыгравшиеся нервы помогали им обрести вечный покой. Триста турок было выловлено полуживых, полумертвых. Большая часть из них оказалось янычарами,[6] их отпустили по своим прежним домам. Остальных отвезли в Котор и там публично казнили.

В порту, куда новости приходили чаще, чем солнце меняло луну, поведали Мстиславу, что увидели своими глазами защитники Мамулы и что рассказали им турки, когда их в ужасе махавших по воде руками вылавливали местные рыбаки. Из обрывков слухов этих вот что удалось ему выяснить:

«Год назад турецкая эскадра вошла в бухту Котора и, забросав огненными снарядами Мамулу, прорвалась к Розе и Превлаке. Множество которцев погибло от янычарских сабель. Мамула в огне горела и защитники ее бросались в море, чтобы хоть как-то спастись. Там турки вылавливали их и добивали гарпунами. Со стороны порта Белы к Мамуле подошел Эспасин, в то время бывший с очередным рейсом в Которе. Венецианский корабль нес на себе черный пиратский флаг, а его греческо-черногорский экипаж носил черные повязки. Был среди матросов и помощник капитана Зоран — удалец из этих мест. Говорят, карьера его была стремительна, да и сам он научился управляться с судном как сын плотника с молотком.