Южнее реки Бенхай

Фам Лань улыбнулся, представив себе, как его боевые выученики будут занимать место в охранной цепи. А охранять надо было важных гостей. Три-четыре раза в неделю на посадочную площадку базы прилетали вертолеты, и из них на зеленую траву аэродрома высыпали важные визитеры: американские сенаторы, конгрессмены, отставные генералы, видные журналисты. Но самым ярким всегда было появление известных кинозвезд, которых солдаты и офицеры видели не на экране, а живыми, расточающими ослепительные белозубые улыбки, отпускающими шутки на пределе дозволенного. Американские офицеры были обязаны показывать красоту гор, «дикарей джунглей», серебряные водопады, потрясающую прелесть горных ущелий, но при этом не забывать об охране, чтобы со знатными гостями не случилось чего-нибудь неприятного. Любознательные однодневные туристы возвращались домой и рассказывали, как прекрасно это вьетнамское плато, что никаких партизан там нет и в помине и что американским парням хорошо живется в таком здоровом горном климате.

В деревнях, прилегающих к базам и опорным пунктам, американским инструкторам с огромным усилием удалось создать отряды самообороны. Роздали тысяч десять винтовок и автоматов, а через некоторое время обнаружили, что больше половины их исчезло, часть даже вместе с владельцами. Как доносят агенты, оружие оказывается у Вьетконга, против которого оно предназначалось. А теперь вот на базе собрали четыре тысячи рекрутов. Их, оказывается, надо учить владеть оружием, воевать.

— Научим на свою голову. Этот сброд дикарей, — говорили американские офицеры, не скрывая презрения к горцам, — надо держать за колючей проволокой да под усиленной охраной.

Но еще больше поразило американских инструкторов, когда они узнали, что горцы, получившие у американцев оружие, часто отдавали его как бы взаймы партизанам, которые давали слово, когда американцы решат проверить, все ли оружие на руках, — о таких проверках местные жители узнавали почти сразу, как только принималось решение об этом, — возвращать винтовки и автоматы людям, за которыми они записаны.

— А на кого записаны?! — возмущались американ-

ские офицеры. — Ни фамилий, ни имен, ничего не разберешь, как у американских индейцев. Вот полюбуйтесь, автомат М-16 выдан человеку, который, как выяснили через переводчика, носит кличку Ободранная Голова. Оказывается, во время охоты на него когда-то напал тигр и едва не снял скальп. Попробуй найди эту_ Ободранную Голову. Сам голову потеряешь.

План партизанских командиров удался. Двум десяткам бойцов разных национальностей удалось внедриться на базу. Правда, один из верных слуг, сайгонский капрал, мечтавший отличиться и выслужиться, стал слишком подозрительно присматриваться к посторонним, новичкам, которых ранее не замечал, расспрашивать их, как они попали на базу, что думают здесь делать. Рвение предателя было оценено по достоинству: его нашли мертвым на дорожке, которая вела в домик представителя сайгонской контрразведки. Впрочем, это не вызвало ни особой тревоги на базе, ни переполоха: дикари не поделили добычу, решили офицеры штаба.

Переполох вызвало восстание на базе. Две с лишним тысячи рекрутов, часть которых была с оружием, окружили штаб базы. Они перебили офицеров, давно вызывавших возмущение горцев, предупредили сайгонских солдат, что их ждет такая же участь, если они попробуют сопротивляться, и что лучше будет, если они уберутся с базы вообще. Солдаты не заставили себя уговаривать, покинули базу и направились в более надежное место.

Но прежде чем их отпустить, восставшие по совету вновь прибывших партизан разыскали среди сотен солдат Хыу Нгока. Куда подевались его заносчивость, презрительный взгляд, высокомерие. Он лебезил, падал на колени, просил простить за прошлое. Теперь он понял, что принес много бед. Отца не послушал, а он правильный совет давал. Предупреждениям не внял, а они были серьезные.

Сен Бай, руководивший допросом полицейского, испытывал отвращение, глядя на его лицо с большим, будто имбирный корень, носом и огромным жабьим ртом, в котором неприятно торчали большие и неровные желтые зубы. Прыщеватая кожа лица была покрыта нездоровым румянцем, переходившим на скулах в багровый цвет.

Он просил пожалеть его родителей, которых ему надо кормить в старости.

— А почему ты не жалел людей? — спросил его Сен Бай. — Ты сколько расстрелял и ни у кого не спрашивал, надо им кормить родителей или нет.

Полицейский подполз к нему на четвереньках. По его дряблым щекам текли слезы.

— Да отпусти ты этого слизняка, смотреть противно, — сказал Сен Баю один из рекрутов.

— Ладно, — согласился Сен Бай, — уходи, чтобы глаза тебя не видели. Но если возьмешься за старое, пощады не проси.

Кланяясь, пятясь задом, то ли ушел, то ли уполз полицейский, уже не чаявший, что его оставят в живых. Едва веря в спасение, он все-таки подумал, что он бы такой глупости не сделал, его бы никто не разжалобил.