Два с половиной года Харкинс слал в Вашингтон военные сводки, не отвечавшие действительности, но зато показывавшие «команду Харкинса» в самом лучшем свете. Он даже придумал постоянную рубрику для своих донесений: «Сообщения о продвижении вперед». Оптимизм Харкинса скоро стал костью в горле тем американским офицерам, отряды которых сидели не в кондиционированных кабинетах в Сайгоне, а вместе с сай-гонскйми частями воевали против сил национального освобождения. Через голову Харкинса и его штаба в Вашингтон стали поступать донесения о том, что делается на самом деле на военйых полях Вьетнама. Специальная комиссия, занявшаяся проверкой этих донесений, пришла к выводу, что Поль Харкинс, мягко говоря, был необъективен в своих реляциях. Макнамара сказал по этому поводу более определенно:
— С самого начала было видно, что он не стоит ломаного гроша.
Но это будет значительно позже, тогда же, в шестьдесят первом, «особая война» только набирала силу, сулила, казалось, несомненную победу.
На совещании в Гонолулу, с которого только что вернулся Линдон Джонсон, он услышал беспощадную оценку тому, к счастью, думал он, закончившемуся бесславному периоду.
— Особая война пошла не так, как мы планировали, — сказал один из военных советников в Южном Вьетнаме, генерал Брайтон. — Наши друзья не смогли использовать все те преимущества, которые давало им сотрудничество с нами. Это, как известно, привело к поражению президента Нго Динь Зьема, о чем мы глубоко сожалеем. Нельзя сидеть между двух стульев в этой войне. Надо принимать резкие, безжалостные, но ведущие к победе решения. Вместе с нашими друзьями мы обсуждали ситуацию и пришли к выводу, что надо просить правительство Соединенных Штатов Америки послать свои войска во Вьетнам.
Два дня шло серьезное обсуждение самых жизненных вопросов американской политики во Вьетнаме, от которого зависела вся политика в Азии. Были представлены планы «строительства новых деревень», которые вместе с решительными мерами подавления сопротивления должны привести наконец к успокоению семнадцати миллионов южновьетнамских крестьян, умы и сердца которых пока завоевывает Вьетконг.
— Во Вьетнам, — говорил генерал Брайтон, — должны поехать умные головы из американских специальных служб, из экономических компаний и корпораций, идеологи антиповстанческого движения. Они помогут создать здоровое общество в этой части Индокитая. Пока они будут заняты этим делом, американские дивизии займутся сокрушением партизанских армий Вьетконга. Все хорошо просчитано, обдумано, выверено…
Линдон Джонсон, впервые в качестве президента США принимавший участие в решении таких жизненно важных вопросов, проникся к себе уважением. Он видел, с каким почтением обращались к нему известные генералы и адмиралы, как выслушивали его советы, и это возвышало его в собственных глазах. Джонсон испытывал удовлетворение оттого, что он, по примеру великих президентов Америки, практически с первых шагов стал автором «нового курса». Вьетнам, думал он, только начало смелой и динамичной политики. Потом будут новые решения, новые шаги, которые с помощью бога сделают его имя бессмертным.
Сейчас президент готовился к неофициальному совещанию, на которое по совету министра обороны Макнамары были приглашены самые влиятельные люди, даже те, кто был в оппозиции к администрации Джонсона.
— Но ведь среди них, — сказал он сидящему рядом Макнамаре, — есть такие, которые могут не согласиться с нашими доводами. Что ты на это скажешь, Боб?
— С несогласными, господин президент, нам придется иметь дело и за стенами вашего кабинета, и в стенах конгресса. Они постараются сделать все, чтобы затруднить проведение в жизнь вашего курса. Это придется принимать как неприятную реальность.
Президент еще раз пробежал глазами список приглашенных. Помимо сенатора Брайтсана, которого Джонсон давно недолюбливал за строптивость и грубую прямолинейность в оценке его, Джонсона, действий, когда он был вице-президентом, еще несколько имен показались ему случайными, но спорить с Макнамарой было трудно.
— Начинаем большое дело, Боб, — сказал он, отодвигая листок в сторону. — Политика, рассчитанная на победу, не может кончиться крахом, потому что это будет не только наш с тобой проигрыш, Боб. Это будет проигрыш Америки. Правда, я верю в счастливую звезду, которая укажет путь к победе.
Макнамара знал, как любит Джонсон выспренние выражения, и, будучи человеком в высшей мере рациональным, в душе подсмеивался над ним, но в то же время сам использовал эту слабость президента, чтобы воздействовать на него. Более того, Макнамара, оперируя словами из лексикона Джонсона, умело подсовывал свои идеи, заставляя думать, что они родились в голове президента. У президента и министра обороны не было каких-либо расхождений, просто министр был за действия без лишних психологических анализов.