Южнее реки Бенхай

— Ну, это просто старинный обычай вывешивать вот такие красивые доски, а кто победнее — листы бумаги с изречениями мудрецов или отрывками стихов, отвечающих вкусам хозяина. Я так часто бывал в этом доме, что наизусть знаю их содержание. На левой доске начертано: «Изысканные, будто небожители, чьи богатства и знатность бескрайни, как небеса, нахлестывают они коней, мчащихся по лазурной дороге». А на правой: «Мы растим плоды в саду, украшаем землю цветами, распиваем ароматный чай у абрикосового дерева и радуемся мудрости жизни».

— Звучит красиво, но какое это имеет отношение к жизни фарфоровой лавки?

— Да вообще-то никакого. Думаю, что эти стихи и понимает-то только самый старший представитель семьи. Если у нас останется время, я познакомлю тебя с хозяином. Очень мудрый старик, много знает такого, о чем не пишут здешние газеты.

— Спасибо, Юджин, буду благодарен. Так что же произошло в угольной лавке, в которую ворвался ураган?

— Ураган принес с собой много лишнего, да ты и сам уже успел заметить кое-что. Самое главное — он разрушил, или, вернее, старается разрушить, привычные устои. Это видно как раз на примере Сайгона. Ничем в общем-то не примечательный городок малого калибра, столица одной из трех частей Вьетнама — Кохинхины, как раньше называли Юг французы, он с нашей помощью превратился в крупный город Азии. Его население перевалило уже за три миллиона. Думаю, что это самый тесный город в мире. На каждом квадратном акре живет в нем 140 человек, а в районах бедноты — более восьмисот. Тут все замешано на преступлениях. Читал, наверное, что недавно арестован начальник сайгонской полиции, оказался главой мафии по сбыту наркотиков.

— И куда же мафия сбывала их?

— В Гонконг, Сингапур, Японию, всюду, где они пользуются спросом. Но больше всего — нашим солдатам. Ну и, конечно, через наших офицеров — в Штаты.

— Что ты говоришь?! У нас же строгий контроль.

— Дорогой Пит, может, тебе неприятно как законнику услышать, но скажу: чисто случайно удалось обнаружить, что гашиш отправляли в Штаты кощунственным образом, укладывая пакеты в животы убитых солдат.

Они остановились около художественной галереи, но, кажется, не видели ни картин в окнах, ни призывных жестов хозяина. Прошло порядочное время, прежде чем Мартин задал новый вопрос.

— Ну, а как могло так катастрофически быстро вырасти население этого грешного Вавилона? — спросил Мартин.

— Очень просто. Мы начали проводить сселение крестьян в «стратегические деревни», придуманные профессором Стэйли и генералом Тэйлором, и народ побежал в города. Остановить этого потока никто не мог, да и не хотел. И Сайгон начал расти, как раковая опухоль. Теперь это неуправляемый город. Он шумит, суетится, но не движется никуда. Ты знаешь, сколько тут иностранных банков, компаний, фирм, какие огромные ценности завезли мы сюда. И вокруг этого богатства создались крупные, хорошо организованные банды, продающие все, что можно продать.

— Я как-то ради любопытства ходил по бульвару, идущему параллельно этой улице…

— Бульвар Нгуен Хюе называется, — сказал Смят.

— И меня очень удивило, что у торговцев можно купить полный набор экипировки морского пехотинца — от ботинок с металлическими прокладками до портативных примусов.

— Если спросить, то, думаю, можно купить и автомат, и пистолет, — добавил Юджин.

— Ну, до этого мы вряд ли дошлц, — усомнился Мартин.

— Дошли, давно дошли. Через подставных агентов Вьетконг приобретает даже пулеметы у наших, а чаще у сайгонских солдат. Мы у себя на базе обнаружили, что со складов исчезают автоматические винтовки, пулеметы, не считая ящиков с патронами. А ведь приобретают эти несъедобные вещи не крестьяне, а может быть, и вчерашние крестьяне.

— Ты, Юджин, находишься, можно сказать, на направлении главного удара в психологической войне, о которой рассказывал генерал Лэнсдейл. Как ты относишься к его планам?

— На этот вопрос трудно ответить односложно. Планы Лэнсдейла — продолжение, пусть усовершенствованное, но продолжение старого курса на умиротворение вьетнамской деревни. Теперь вместо «стратегических поселений» начали строить новые деревни. Как только их не называют: революционные, процветающие, нового быта, а содержание все то же. Понимаешь, мы хотели бы думать, что выступаем в роли благодетелей. И рассчитывали, что благодарные вьетнамцы повалят к нам толпами, чтобы рассказать, где находятся базы Вьетконга, кто из жителей поддерживает коммунистов, а кто и сам коммунист. А они не идут, за исключением тех, кто должен идти с нами, потому что слишком виноват перед, своими соотечественниками.

— Ты знаешь, как определил один мудрый буддийский монах наше благодеяние? — после некоторого молчания спросил Смит.

— И как же?

— «Вы, говорит, вместо того чтобы вытирать слезы народу, выдавливаете ему глаза». Ну, как ты находишь?

Мартин долго молчал.

— Ты считаешь, — наконец спросил он, — что нам следует прекратить эту попытку отколоть Вьетконг от вьетнамского крестьянина?