Южнорусское Овчарово

Из погреба вы поднимаетесь слегка навеселе. А поднявшись и толкнув дверь, внезапно оказываетесь посреди зимы: как это могло произойти? Ведь только что, минуту назад, голова кружилась от запаха августовских садов, и вдруг – снег под ногами. А Петр Ефимович улыбается, пряча в карман вашу тридцатку, и большеклювая ворона откровенно смеется над вами с верхушки бархата амурского. А вы, покинув евсенковский двор и отбрасывая фиолетовую тень на подзаборный сугроб, спешно откручиваете крышку и, закрыв глаза, во все легкие дышите августом.

Так должно было быть всегда и до скончания века, но отлаженный механизм однажды едва не дал сбой. И именно мы стали свидетелями зарождения катастрофы, что просвистела в миллиметре от Южнорусского Овчарова, чьи жители чуть было не лишились тридцатирублевых путешествий из зимы в лето. Это произошло в железном магазине «На Горняка», где время от времени продаются экзотические фрукты, вроде ананасов или манго, а в тот раз впервые привезли папайю – того крупного увесистого сорта, чьи представители позировали Полю Гогену под видом манго. Жена Петра Ефимовича, стоя в очереди впереди нас и уже оплачивая покупки, вдруг сказала продавщице:

– Лен, – так сказала тетя Ира Евсенко, – а дай мне вон той штуки две штуки.

И пара оранжево-зеленых бомб переместились в сумку тети Иры.

Почувствовали ли мы что-нибудь? Подсказало ли нам сердце, какая опасность нависла над овчаровцами и – в их числе – над нами? Был ли нам импульс, подвигший нас догнать тетю Иру и отнять у нее папайю? Нет.

Заканчивался февраль, и Петр Ефимович, ни капли не интересовавшийся епархией жены – огородом, – с привычным равнодушием наблюдал, как ящики с рассадой оккупируют подоконники их дома. Помидоры «черный принц», помидоры «бычье сердце», помидоры «сиротский праздник» и помидоры «царский десерт» еще ждали своей очереди на жизнь, когда первые баклажанные ростки уже распрямляли спинки и пытались освободить листки от семечка. В другом ящике взошла армия болгарских перцев, а в третьем не было никого, потому что тетя Ира лишь замочила семена жгучего красного, но еще не высеяла их в землю. Вот туда-то, в пустую подготовленную почву, Петр Ефимович и вывалил липкую кучу семян папайи, съеденной, кстати, без особого удовольствия: папайя как папайя, дыня и то вкусней. Вывалив же семена в рассадный ящик, Петр Ефимович и сам удивился своему поступку: он намеревался выбросить их в зеленую кастрюлю с пищевыми отходами, предназначенными на компост, но, поравнявшись с окном, вдруг остановился, отдернул занавеску и – сделал то, что сделал. Тот факт, что круглые семечки экзотического плода очутились в прогретой и удобренной земле, вдруг поразил его легкостью – если не сказать легкомыслием, – с которой смерть становится жизнью.

– Это что тут за такое еще? – поразилась тетя Ира, заглянув в ящик из-за плеча мужа. – И куда мне перцы теперь?

– В дупло, – сказал Петр Ефимович, но тут же исправился: – Тебе жалко, что ль? У тебя вон же еще коробки. Пусть.

– Нет, ну куда этого говна столько? Их же тыща тут!

– Ну, не все, поди, выживут, – сказал Петр Ефимович и разровнял ладонью горку серых шариков.

Ошибались они оба. Во-первых, семян оказалось одна тысяча пятьсот пятьдесят две штуки, а во-вторых, выжили они все. Так тоже иногда бывает.

Петр Ефимович, никогда не бывший огородником, понятия не имел, что нужно делать с ордой проклюнувшихся ростков: он просто любовался на густую зеленку, шапкой накрывшую рассадный ящик, и ни о чем не думал. Так любуются аквариумными рыбками в чужом аквариуме – их не надо ни кормить, ни поливать, ни пикировать, знай себе води пальцем по стеклу. Но тетя Ира, не сумевшая остаться в стороне – в конце концов, папайю купила и принесла в дом именно она, – подсказала мужу дальнейшую последовательность действий.

– Ты, Петь, хоть бы их рассадил, что ли, – сказала она. – Чего они у тебя как в электричке на работу едут.

Легко сказать – «рассадил бы». Во что рассадил бы? Как рассадил бы?

И Петр Ефимович, который, конечно, сперва немного растерялся и даже чуть-чуть позлился, все же принялся пикировать рассаду. Это было очень трудно, потому что семечки были навалены в ящик как попало, сплошняком, без какой-либо системы рядков и гнезд. Поэтому и взошла папайя так тесно, что орудовать можно было только зубочисткой. Зубочистка дрожала, зажатая в толстых пальцах, не привыкших к ювелирной работе, и поначалу на разделение десятка корешков у Петра Ефимовича уходил час. Пальцы немели, в глазах начинали плавать зеленые и синие вакуоли, и Петр Ефимович бросал работу, приговаривая, что лучше б выкинул он все семечки в компост, и что еще чуть-чуть, и он именно так поступит с ростками. А ростки слушали и перли вверх, и все шире растопыривали ладошки, и вскоре Петр Ефимович заметил, что незначительное повреждение корешков при пикировании никак не отражается на здоровье растений. С этого момента работа пошла значительно быстрее.