Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка

Окруженный романтическим ореолом несправедливо обиженного властью человека, в конце 1820 года подполковник Муравьев-Апостол появился в армии: сначала в Полтавском, а потом в Черниговском пехотном полку. Спустя год поле перевода, в январе 1822 года, он встретился с Пестелем. О том, что было дальше, он рассказал следователям: «Я сошелся в первый раз по переводе моем в армию с Пестелем в Киеве… с 1822-го года и до последнего времени имел деятельнейшее участие во все[х] дела[х] общества».

Документы свидетельствуют: Сергей Муравьев-Апостол оказался ярким харизматическим лидером, умевшим очаровывать людей и силой собственного властного обаяния вести их за собой. Причем сам он хорошо понимал эту свою способность, без сомнения причисляя себя к «энергичным вождям», чья «железная воля» – залог победы революции. Свою власть над людьми Муравьев – не без некоторой бравады – демонстрировал товарищам по заговору.

Так, в середине ноября 1825 года в Васильков приехал эмиссар Пестеля поручик Николай Крюков. Время было тревожное: только что умер император Александр I, но событие это еще не было предано огласке. Главнокомандующий 2-й армией П. Х. Витгенштейн и начальник штаба П. Д. Киселев, пытаясь сохранить конфиденциальность информации, предпринимали тайные поездки и секретные совещания. Сторонники Пестеля в армейском штабе в Тульчине решили, что «общество открыто». И Пестель через Крюкова просил Муравьева переждать тревожное время, предупреждал, «дабы по случаю тогдашних обстоятельств он не начал бы неосторожно».

В ответ Муравьев вывел Крюкова «пред какую-то команду и спросил: “Ребята! Пойдете за мной, куда ни захочу?” – “Куда угодно, Ваше высокоблагородие”».

По свидетельству же ближайшего друга Муравьева, сопредседателя Васильковской управы Михаила Бестужева-Рюмина, «солдат он не приготовлял, он заранее был уверен в их преданности»[183].

* * *

Пестель на следствии отмечал: Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин «составляют, так сказать, одного человека». Но оценки современниками личности Бестужева-Рюмина разительным образом отличались от их оценок личности Сергея Муравьева. Самый молодой из пяти казненных в 1826 году лидеров заговора, Бестужев-Рюмин, подобно Пестелю, чаще всего вызывал у своих знакомых отрицательные эмоции.

Весьма нелицеприятно характеризовал Бестужева на следствии генерал-майор Михаил Орлов: «Бестужев с самого начала так много наделал вздору и непристойностей, что его к себе никто не принимает».

Не пощадил казненного товарища по Южному обществу и Николай Басаргин, почти тридцать лет спустя написавший, что сердце у Бестужева-Рюмина «было превосходное, но голова не совсем в порядке». В мемуарах же Ивана Якушкина Бестужев-Рюмин и вовсе характеризуется как «взбалмошный и совершенно бестолковый мальчик», «странное существо», причем, по мнению мемуариста, «в нем беспрестанно появлялось что-то похожее на недоумка».

Обстоятельства, при которых возникла дружба «недоумка» с «одним из лучших людей того, да и всякого времени», нам практически не известны. Сами друзья-заговорщики предпочитали на следствии не распространяться на эту тему, и в результате до нас дошло лишь одно смутное показание Бестужева: «Муравьев мне показал участие, и мы подружились. Услуги, кои он мне в разное время оказывал, сделали нашу связь теснее».

Пылкость взаимоотношений Муравьева и Бестужева подчас вызывала удивление и у современников, и у позднейших исследователей. Так, например, тот же Орлов характеризовал эти отношения таким жестоким образом, что историки до сих пор еще не решаются пользоваться этой характеристикой в своих исследованиях: «Около Киева жили Сергей Муравьев и Бестужев, странная чета, которая целый год хвалила друг друга наедине»[184].

«Сентиментальной и немного истерической взаимной привязанностью двух офицеров, похожей на роман», считал отношения Муравьева и Бестужева историк Г. И. Чулков. И даже Н. Я. Эйдельман удивлялся, анализируя «непонятную дружбу» «видавшего виды подполковника с зеленым прапорщиком»[185].

Между тем, ничего «странного» и «непонятного» в этой дружбе нет. Во-первых, Муравьев и Бестужев были не только друзьями, но и родственниками. Мать Бестужева-Рюмина, Екатерина Васильевна, урожденная Грушецкая, состояла в кровном родстве с Прасковьей Васильевной Грушецкой, мачехой декабристов Муравьевых-Апостолов[186]. Скорее всего, познакомились будущие декабристы еще в юности.

Во-вторых, не совсем правы те современники и историки, которые рассуждают о большой разнице в возрасте между Муравьевым и Бестужевым. Разница между ними – всего четыре года. Правда, Муравьев был участником Отечественной войны и заграничных походов и имел военный опыт, которым не обладал Бестужев.