Южный горизонт (повести и рассказы)

С утра до поздней ночи без устали трудились кетменщики. Они работали, как одержимые, с веселой злостью. Обнаженные по пояс, загорелые, мускулистые джигиты с яростью опускали стальные кетмени. Белая пыль густым облаком стояла над ними. С таким азартом, с такой лихостью в степи никогда еще не работали. Пот стекал по лицам, спинам, бокам джигитов, мышцы дрожали от напряжения, а молодые, здоровые степняки, охваченные единым порывом, единым желанием, с неслыханным упорством, подзадоривая друг друга, пробивали веками нетронутый перевал. Их зажигали, конечно, не призывные лозунги, не житейские соблазны, не награды за доблесть. Сильных и гордых джигитов сорокового года увлекали и пьянили благородные побуждения и радость труда, вдохновенного, свободного.

Сто джигитов за двое суток прорубили перевал. Когда на третий день они глянули на дело своих рук — поразились. Господи, да они целую гору своротили! И опять отличились джигиты Бекбаула. Сам мираб колхоза Байсун не расставался в эти дни с кетменем. Приятели подшучивали: "Хватит тебе в мирабах ходить, Беке! Переходи в кетменщики. Тогда нашему рекордсмену Рысдавлету туго будет". Действительно Бекбаул ничуть не уступал самым прославленным кетменщикам. Приятно было ему сознавать свою неуемную силу и выносливость. Никогда не думал, не предполагал он, что труд может доставить столько радости и душевного удовлетворения.

Байбол-Балабол тоже старался из последних сил, не хотел отставать от знаменитых кетменщиков, однако, вскоре выдохся и только путался под ногами. Тогда Бекбаул перевел его во "внештатные советчики", но и от советов его проку было мало. Байбол взбирался на холм, принимал возмущенную позу.

— Какого черта заставляют людей в песке копаться?! Да разве песок когда-нибудь выгребешь? О чем эти умники только думают?! Надо было обойти перевал! Это и последнему дураку ясно. А если начальство ничего не понимает, почему у меня не спрашивает, а?!

На третий день, прорубив перевал и соединив русло, джигиты облегченно вздохнули. Первая очередь строительства канала близилась к концу.

VI

На вороном коне, запряженном в легкий тарантас, Таутан спозаранок выехал в район. В Шаулимше он примчался еще до обеда. Кривые улочки небольшого кишлака у железной дороги утопали в пыли: серый шлейф, вздымаясь, тянулся за тарантасом. Вороной был в теле и ухожен, словно призовой скакун. Всю дорогу он яростно грыз удила и бежал легко, без понуканий, ровной крупной рысью. По улице, возле многочисленных пристроек и сараюшек, безмятежно бродили гуси, утки, индейки, которые при виде стремительно приближавшейся повозки неуклюже разбегались по сторонам. Редкие прохожие тоже жались к домам, заборам, благоразумно уступая дорогу спешившему путнику.

Таутан, не сдерживая вороного, пронесся мимо приземистых, неприглядных мазанок, обогнул площадь районного базара, проехал по огромной луже, разбрызгивая по обе стороны жидкую грязь, и лишь возле одноэтажного желтого дома с черепичной крышей и с зарешеченными окнами резко натянул вожжи. Привязав коня, валкой походкой направился к дому. В руке он нес черный мешок, туго завязанный полосатой бечевкой. Тяжело, со скрипом открылась громоздкая дверь, и на пороге показались две женщины. Они мельком покосились на мужчину с мешком и от удивления цокнули языками. Разве не удобнее оставить мешок в тарантасе… Таутан потоптался возле двери, почему-то посмотрел на выцветшую вывеску "Сберегательная касса", пошевелил губами: "Сберегательная… сберегать… береженого бог бережет", на всякий случай еще раз оглянулся. Нет, никто за ним не следил. Да и с. какой стати?.. Мало ли людей приходит в кассу… Таутан решительно нырнул в дверь.

У окошка кассы толпилось несколько человек. Таутан быстро прошел мимо них и направился прямо к кабинету в углу.

С заведующим сберегательной кассой — рыхлым, рыжеватым казахом — он был давно и, можно сказать, неплохо знаком. Едва Таутан вступил в крохотную каморку, как из-за низенького стола грузно поднялся заведующий и приветливо протянул ему руку. Таутан долго тряс ее, подобострастно улыбался, подробно расспрашивал о здоровье жены, детей, сородичей. Рыжий заведующий мигом смекнул: неспроста, должно быть, любезничает проныра-бухгалтер из колхоза Байсун.

— Какими судьбами, тамыр? — спросил он, испытующе поглядывая на гостя.

Таутан откинул полы длинной черной шинели и шмякнулся на один из свободных стульев. Потом снял шляпу, провел рукавом по лбу и бережно, точно маленького ребенка, положил себе на колени тугой черный мешок.

— Все ради детей, ради семьи хлопочем, уважаемый…

Он это сказал тихим, усталым, вроде бы виноватым голосом. Рыжий нетерпеливо покосился на черный мешок с полосатой завязкой. Облизнул толстые, потресканные губы.

— Апырмай, Таке! Неужто это все деньги?!

— Какие деньги?! Откуда у меня, почтенный, такое богатство! Живем потихоньку-помаленьку и ладно.

— Так что же это?

— Да, заем, господи. Что бы еще?..

— Заем? Целый мешок?!