Южный комфорт

Можно играть, можно заигрывать. Последнее отпадает. Вот сейчас она, вволю наигравшись, сообщит, что идет в оперу с той самой подругой, которая ждала ее тогда возле прокуратуры, или с мифической теткой Мелашкой.

- А что там у них? - вяло поинтересовался Твердохлеб.

- Премьера "Травиаты".

- Какая там премьера! Она идет у них уже полвека!

- Новая молодая певица. А с ней будет петь наш знаменитый баритон.

Твердохлеб знал этого баритона. Хорошо пел, но не избежал конфликта с законом за спекуляцию "Волгами". Кажется, перепродал их штук семь. Пришлось переехать в другой город. Теперь прибыл на гастроли.

Наталке надоело сопение Твердохлеба у трубки, она, возможно, даже топнула раздраженно ногой:

- Так вы идете или нет?

- Но ведь меня никто не приглашает.

- Я приглашаю! Вам этого мало?

- Я даже мечтать о таком не мог.

- Так помечтайте. А в субботу я вас жду возле театра...

В субботу Твердохлеб работал. Но не ночью же! Ну, дома как-то можно объяснить, хотя, правду говоря, никто не требует от него никаких объяснений и его жизнь все дальше и дальше загоняется в колею параллельных сосуществований с Мальвиной. В оперу следовало бы соответственно одеться, но Твердохлеб так и пошел в своем помятом костюме и стоптанных туфлях, правда, надел белую рубашку и новый галстук.

Сентябрьский вечер, как всегда в Киеве, был теплый, женщины шли в театр, одетые по-летнему, так что Твердохлеб надеялся увидеть Наталку в каком-то из ее безрукавных ярких платьев, но его взгляд напрасно скользил по голоруким и тонкоруким. Может, очередная ее шутка? Назначила встречу, а сама не придет? Но не успел он по-настоящему встревожиться, как что-то прикоснулось к его локтю, Твердохлеб оглянулся и оторопел. Наталка не Наталка, она и не она, ее глаза, волосы, ее маленькое радостное личико, а одета, как иные киевские дамы, в импортный костюм, во что-то финско-японское или французско-фээргевское, в стандартную униформу конфекционной моды, которая лишает женщин и тела, и духа, превращая их в какие-то импортные тени, в символы некоего достатка и удачливости. От тещи он научился понимать высокую науку женского умения одеваться. Теща считала, что женский костюм только для работы или на рынок. В театр - исключительно платье, и только праздничное! Мальвина тоже умела одеваться, и теперь, чтобы отогнать от себя эти неуместные сравнения, Твердохлеб поторопился улыбнуться Наталке, но получилось это так бледно и вымученно, что она встревожилась:

- Что с вами? Вы не больны?

- Нет-нет, я в порядке. Боялся, что вас не будет.

Теперь он уже понял: костюм поразил его не сам по себе, а принес предчувствие какой-то тревоги или несчастья. Может, Наталка нарочно надела его, чтобы подчеркнуть тот непреодолимый барьер, который стоит между ними и который не сможет устранить никто и ничто: возраст, положение, образование, профессия... Твердохлеб - свои стоптанные туфли, Наталка - костюм для президиума. И словно в подтверждение его страхов, и здесь перед театром, и в фойе, куда они вплыли в потоке праздничных людей, то и дело звучало:

- Добрый вечер!

- Здравствуйте!

- Приветствуем вас!

И все приветствия предназначались Твердохлебу и его спутнице, а тем временем он не знал никого из тех, кто к ним обращался.

- Это к вам? - шепотом спросил он.

- Наверное.

- У вас тут масса знакомых.

- Я ведь не такая засекреченная, как вы.

- Ну какой же я засекреченный!

- Следователь по особо важным делам!

- Разве я говорил об этом?

- Все и так знают!

- Откуда?

- А вы хотели обо всех, а чтобы о вас никто и ничего? Так нельзя. Так не бывает. Рано или поздно на вашем пути появится заинтересованная особа и...

- Заинтересованная? Кто же это?

- Допустим, что сегодня это я.

Он хотел пожаловаться, дескать, почему только сегодня, но не стал испытывать судьбу.

Купив программку, они убедились, что Виолетту действительно вместо Мирошниченко (она гастролировала где-то за океаном) поет молодая, малоизвестная еще певица, а ее партнера - прославленный баритон. Тогда Наталка предложила:

- Хотите, поднимемся в верхнее фойе, посмотрим на портреты корифеев?

- Вы часто здесь бываете?

- Почему вы так решили?

- Знаете, где и что.

- Это можно узнать за один вечер.

- А для меня театральная архитектура навсегда останется непостижимой. Если бы я писал детективные романы или ставил приключенческие фильмы, то выбирал бы в качестве места действия театральные помещения. По-моему, ничего более таинственного и запутанного на свете нет.

- Даже для следователя?

- Следователи такие же люди, как и все.

- А я думала: это люди необыкновенные.

- Необыкновенные вон, на портретах...

Они посмотрели на корифеев, в фойе уже было пусто, люди спешили занять места в зале. Наталка не вела туда Твердохлеба, а сам он тоже не очень рвался, - предчувствие несчастья преследовало его все навязчивее и сильнее, оно было и в этой преждевременной пустынности фойе, и в его резко-белом освещении, и в зеркалах, целящихся со стен на Твердохлеба, словно разинутые пасти невиданных чудовищ.

Они вошли в зал, когда свет уже погас.